…Итак, Костя спустился вниз. Почувствовав, что ступеньки подногами кончились, он перевел дух и огляделся. Впереди мерцал свет. Молодойтоварищ прокурора осторожно двинулся в том направлении и вскоре оказался передчасовней. Совсем небольшая комната, метра три длиной и такой же ширины; настене висела икона Спасителя, перед ней горела лампада… Слева в стене быланиша, и в ней стояла лампа, освещая все пространство часовни: стены из огромныхкаменных блоков, которые сейчас казались грязно-серыми, по стенам кое-гдестекали ручейки воды. Костя вдруг подумал, что часовня находится довольноглубоко под землей. Зачем она вообще здесь понадобилась? Насколько ему былоизвестно, монахов хоронили на кладбище по соседству с монастырем, и ни о какихподземных пещерах, вроде тех, что есть в Псково-Печерском монастыре, он неслышал. Костя решил для себя, что непременно узнает, зачем здесь часовня.

Но эти мысли почти сразу его оставили, потому что все еговнимание теперь было приковано к монаху, который зачем-то ползал по полу.Сначала Костя решил, что он усердно бьет поклоны перед ликом Спасителя, пока неуслышал характерный звук: звякнуло железо, а потом полилась вода. И Костяпонял, что звякает ведро, в которое монах опустил тряпку. А потом тот состаранием стал тереть пол из неровных потрескавшихся от времени каменных плит.Монах что-то бормотал себе под нос, ничего не замечая вокруг. Костя намеревалсяшагнуть в освещенную часовню и спросить монаха, что он тут делает. Хотя и такясно что: оттирает плиты пола. Очень необычное занятие в такой час. А еслиучесть, что Никона, скорее всего, убили вовсе не там, где обнаружили труп, тоне просто необычное, а очень может быть, что и преступное.

Только Костя собрался сделать шаг на освещенноепространство, как некто схватил его за руку. Костя едва не вскрикнул отнеожиданности, но тот же некто успел зажать ему рот рукой и потащил ближе клестнице, шепча на ухо:

— Ради бога, тихо, Константин Иванович.

Вскоре чужие руки его отпустили, но кто находится рядом сним. Костя рассмотреть не мог, свет из часовни сюда не доходил, и он видел лишьтемный силуэт, по рясе и головному убору сообразив, что это монах. А тот опятьпотянул его за собой, и на сей раз Костя добровольно последовал за ним. Вот тутоткрылось нечто такое, на что Костя поначалу не обратил внимания. Точнее, немог обратить, так как, спускаясь по лестнице, держался другой стороны. Преждевсего лестница действительно оказалась очень длинной. Он потом сосчитал ступени— двадцать девять штук, причем крутых, почти по сорок сантиметров каждая. То естьвыходило, что лестница длиной двенадцать метров и под землю она уходит никак неменьше, чем на восемь метров. (Я, прочитав это место дневника, мысленноприсвистнула: «Ничего себе, высота двухэтажного дома!») И где-то посерединелестницы имелась площадка с правой стороны, а там дверь. Вот через эту дверьКостя и его спутник и вышли. И оказались в очередном коридоре, по-прежнему втемноте.

Костя смутно различал фигуру монаха рядом, но не решался кнему обратиться. А тот молчал, быстро шагая по коридору. Костя поспешал за ним,пытаясь понять, где они находятся.

И я тоже попыталась, вновь вернувшись к плану монастыря.Здесь меня ждало разочарование: ни двери, ни бокового коридора на плане я необнаружила. Маловероятно, что мой предок про нее выдумал, значит, дверьзаложили за ненадобностью, а куда вел коридор, остается только гадать.

Впереди показалась очередная дверь. Потом они сталиподниматься по лестнице, пока не очутились в келье, являвшейся точной копиейтой, которую отвели для ночлега Косте. Монах, шагнув к столу, зажег лампу, иКостя наконец увидел его лицо: лицо аскета, с глубокими морщинами и темнымиглазами, которые смотрели скорбно и устало. Мохнатые брови придавали монахусердитый и даже задиристый вид, чему противоречили и взгляд, и тихий ласковыйголос. Сколько ему лет, предположить было затруднительно, может, сорок, аможет, и больше, он был худ и сутул. Однако старческой беспомощности в нем нечувствовалось.

— Что же вы, Константин Иванович, так неосторожно… — совздохом произнес монах.

— Вы меня знаете? — с некоторым удивлением, в своюочередь, спросил Костя.

Монах кивнул:

— Видел, когда вы с отцом Андреем разговаривали. Я всоседней комнате находился, дверь-то открыта была. Вы, должно быть, внимания необратили, а я вас хорошо разглядел и разговор слышал.

Костя кивнул и поинтересовался, что монах имел в виду,говоря, что он неосторожен. Разве ему, государственному чиновнику, следуетздесь чего-либо опасаться? Потом, точно опомнившись, извинился и спросил, какдолжен обращаться к монаху. Тот представился. Звали инока Сергием, имя онпринял в честь Сергия Радонежского. Затем он сообщил, что в этом монастыреболее трех лет, и с прискорбием добавил: дела здесь в последнее время творятсяотнюдь не божеские.

— Что же такое здесь происходит? —полюбопытствовал Костя, приглядываясь к Сергию.

Тот усмехнулся:

— А вы здесь по какой надобности? То-то. Человека убилив святой обители! Видано ли такое? И не просто убили… — Тут Сергий вздохнул и спечалью посмотрел на Костю:

— Вы один не вздумайте по монастырю ходить, особенноночью. Не ровен час…

— Вы знаете, кто убил Никона? — перешел на шепотКостя.

Сергий покачал головой:

— Не знаю, но догадываюсь: приспешники того Антихриста,который здесь всем заправляет.

— Вы настоятеля имеете в виду? — насторожилсяКостя.

Монах вздохнул:

— Настоятель у нас святой человек, добр без меры, атеперь еще и стар, хвори разные его одолевают, трудно ему справляться смногочисленными обязанностями, вот Андрей и стал как бы за главного. А Никонаубили, потому что он глазами и ушами настоятеля был, и теперь… — Монах вновьтяжко вздохнул. — Никто бы и не узнал об убийстве, Андрей бы придумал, какото всех гибель Никона утаить, он на такие штуки мастер, но настоятель сам телообнаружил и срочно велел в город человека отправить. А теперь Андрей будетвсячески расследованию препятствовать и вполне способен на крайние меры.

— По-вашему, Никона убил отец Андрей? Из карьеристских,так сказать, соображений? — растерялся Костя.

— Ничего подобного, — покачал головоймонах. — Конечно, Никона они ненавидели, потому что мешал он им, но всемного хуже. Боюсь, брата Никона принесли в жертву Вельзевулу.