Разумеется, сам факт убийства был для монастырских крайненеприятен — бросал тень на обитель. А учитывая, что чужих в монастыре не было,дело становилось весьма щекотливым, потому что выходило: убил кто-то из своих,то есть кто-то из монахов, что уж вовсе никуда не годилось.

Никифоров продолжил размышлять вслух, а Костя подошел кстолу и начал машинально листать страницы Библии. И вот так, совершеннослучайно, нашел листок папиросной бумаги, аккуратно подклеенный к одной изстраниц.

«Сказано, — прочитал он, — будешь ты орудиемГоспода, его щитом и мечом… — почерк был мелкий, и Костя передвинул лампупоближе, всматриваясь в текст… — стеной нерушимой на пути Антихриста. Рука твоя— рука Божья, и меч в ней — его меч».

— Что это? — удивился Костя, поворачиваясь кНикифорову.

Тот подошел, неохотно взглянул на книгу:

— Чепуха.

— Вам не кажется, что листок зачем-то желали спрятать?

Костя перечитал текст трижды, но откуда взята цитата, так ине вспомнил, что не удивительно, раз церковными текстами он ранее неинтересовался. Никон зачем-то выписал эту цитату и запрятал листок в Библию.Хотя, может, и не прятал. Просто положил, а потом и вовсе забыл о нем. Почемубы и нет?

Костя продолжил чтение. Еще двенадцать цитат, примерно тогоже свойства: некто, избранный Господом, должен стать на пути Антихриста. Внизубыла сноска «Наказ» и знак вопроса.

Размышления Кости прервало появление монаха, молодого парняс хмурым лицом и недоверчивым, даже злобным взглядом. «Такому только вгородовые идти», — невольно подумал Костя и смутился. Никифоров началзадавать монаху вопросы, то и дело позевывая и вроде бы даже ответов не слушая.А тот отвечал односложно, с напускным смирением, но взгляд его говорил омногом, например, о том, что он с удовольствием проводил бы обоих прибывших кмонастырским воротам.

Разговор с монахом лишь укрепил подозрения Никифорова. Монахповторил слова отца Андрея, что труп Никона нашли на пороге кельи. Была ликровь на полу?

— Нет, — ответил он, немного поколебавшись.

Никифоров спросил, уверен ли он в этом, на что монах заявил,что пришел много позднее остальной братии, но, насколько ему известно, никтоничего не убирал, потому что настоятель категорически запретил что-либо трогать.Тело перенесли в келью и сразу же отправили человека в город. На сем осмотртрупа и импровизированный допрос были закончены.

Далее события развивались по законам детективного жанра.Никифоров с Костей решили дождаться доктора и в том случае, если он подтвердитподозрения Никифорова, приступить к допросу монахов со всей строгостью. А покаоба отправились спать. Кельи для ночлега им выделили в разных концах коридора,что Косте не понравилось. Впрочем, он был уверен, что уснет мгновенно, так вымоталаего дорога.

Но уснуть оказалось не так просто. Только он задремал,погасив лампу, как услышал чьи-то осторожные шаги — некто прошел мимо егокельи, проследовал коридором до поворота, после чего шаги стихли. Буквальночерез минуту Костя вновь услышал шаги. Сначала решил, что человек возвращается,но тут же стало ясно: нет, это идет другой человек, и следует он в том женаправлении, что и первый. Костя поднялся, оделся, не зажигая лампы, и выглянулв коридор. Тот тонул в темноте, разглядеть что-либо возможным непредставлялось, и есть ли кто-то поблизости, оставалось тайной. Взять с собойлампу Костя не рискнул и в темноте, держась за стену, пошел по коридору в тусторону, где, как он предполагал, затихли шаги.

Думаю, мой прапрадед отправился бродить по монастырскимкоридорам по двум причинам: первая, конечно, любопытство, он был чрезвычайнозаинтересован происходящим. Перед отправкой на это происшествие его вызвал самгубернатор, говорил отечески ласково, но дал понять, что в такое время любаятень, брошенная на святую обитель, может самым непредсказуемым образом повлиятьна ситуацию в губернии. А она не проста, ох как не проста! Понятное дело,губернатор не был заинтересован в огласке столь скандального происшествия (ивпоследствии, как выяснилось, постарался его замять).

Надо сказать, мой прапрадед не увлекался лозунгами «освободе, равенстве и братстве». То есть они ему вполне импонировали, но онпомнил и другое изречение: «Подними раба с колен и получишь хама». Оттого идеиреволюции никакого отклика в нем не нашли, к власти он был лоялен, хотя исчитал, что кое-какие преобразования были бы в стране весьма своевременны.Потому словам губернатора он внял и сор из избы выносить не стремился. Однако втом, что произошло, жаждал разобраться, ибо дотоле по службе не сталкивался счем-то из ряда вон выходящим. Ну, отравила девица Смирнова купца Епифанова,прижив с ним ребенка и будучи им безжалостно брошена, а мещанин Котов попьяному делу пришиб до смерти свою супругу… Но разве ж это интересно? А тут —кругом тайна. Один листок папиросной бумаги меж страниц Библии чего стоит. Воти гнало Костю в темноту любопытство.

Но была и вторая причина: желание доказать самому себе, чтоничего он не боится, хотя монастырские переходы и вызывали нехорошие мысли,весьма не приличествующие святой обители.

Итак, Костя шел, стараясь не производить шума. Рука егоскользила по шершавой стене, пока не нащупала приоткрытую дверь. Он прислушалсяи уловил некий звук, шедший откуда-то снизу. Не раздумывая, Костя протиснулся вдовольно узкую щель (открыть дверь пошире он не рискнул, боясь скрипа дверныхпетель) и едва не свернул себе шею: прямо за дверью начиналась лестница,ведущая вниз, очень крутая. Он с трудом удержался на ногах…

Оставив своего предка на время в полной темноте и в неведении,я переместилась за стол, вновь заинтересовавшись планом монастыря. Так, вотжилой комплекс, там сейчас музей народных промыслов, коридор… Какую же дверьимел в виду Константин? На плане лестницы есть в обоих крылах здания. Ведут онив подвальное помещение. Та, что слева, в погреб. По крайней мере, так указано всхеме. А вторая… Вот это очень интересно: подземная часовня. Сейчасэкскурсантов туда не пускают, но я помнила ту лестницу, потому что тоже увиделадверь и заглянула за нее. Лестница там очень узкая, она шла почти отвесно внизи терялась в темноте. Потом я узнала, что в то время, когда в монастыре былатюрьма, подземную часовню использовали как карцер.

— Должно быть, веселенькое местечко, —пробормотала я и вернулась к дневнику.