к ведьмам? Наверно виноваты голодные студенческие ночи. Именно ночи. Днем за учебой забываешь даже про голод. Вечером отвлекает робкий флирт или спорт — иные забавы сироте не по карману. А вот ночью начинались неспокойные песни желудка. Ворочаешься, ворочаешься в постели, а воображение рисует окорока, колбасы или фей с самобранками.

Слюнки текут, желудок урчит, сна нет…

В самые голодные времена появилась она. Как бы невзначай подсела ко мне на скамейку в безлюдном скверике, аккуратно расстелила газетку и стала выкладывать ночные мечты. Газетный лист скрылся за копченой полендвицей, самодельной колбаской, аппетитнейшим деревенским зельцем, симпатичными огурчиками, налитыми солнцем помидорами. А она все выкладывала и выкладывала новые яства из бездонной сумки.

Рефлексы вышли из-под контроля. Глаза загорелись, а слюну едва поспевал сглатывать. Когда дошел до каления, она очаровательно улыбнулась (ну кто бы принял ее за ведьму?) и предложила:

— Угощайтесь. Не люблю, есть одна.

Сначала робко попытался отказаться, но пустой желудок взбунтовался, и рука потянулась к балыку. Челюсти споро включились в работу, они до крайности застоялись, соскучились по делу.

Постепенно голод сменило любопытство. Я уже вяло жевал колбасу и поглядывал на соседку. Она задорно хохотала под мои шуточки. На вид лет двадцать, но быстро засомневался. Может сорок? Мгновениями в глазах читалась мудрость веков. Соседка беззаботно хрустела овощами и наивными вопросами умело прощупывала колбасную душу.

— Да, — чистосердечно признался прекрасной ведьме. — Денег нет, голодаю почаще, чем ем. Опротивело так жить, да что делать?

— Как, что? — возмущенно взмахнула надкушенным огурцом красавица. — Иди ко мне работать. Работа простая и ее не много. Кормлю не хуже сегодняшнего и добавляю два оклада ведущего инженера, а не стипендию студента. Правда, деньги будут ненужные, ибо одежка тоже моя. Ну, как? Согласен?

И не передать, как в этот миг опротивело нищенское житье-бытье, как захотелось порвать тяжелые цепи нужды, что мигом согласился. Согласился, но вытребовал три месяца отсрочки. Разум одурманили колбасы и окорока, но и остатков ума хватило завершить учебу, до нищенствовать, но завершить начатое.

Так ведьма мобилизовала в услужение не школяра, а дипломированного инженера. Официальная бумажка тешила мое и ее самолюбие. Начались сытые ночи, но сейчас ностальгически снились лекции, былые товарищи-студенты и мечты. Тоска по проданной голодной свободе будоражила, и вновь пришли бессонные ночи.

У остальных ведьм в поселке тоже работали слуги. Раскормленные, лощеные, довольные. В них отражалось мое, лишенное индивидуальных черт будущее. Наверное, я бы сбежал от скотски бессмысленной сытой жизни. Непременно бы сбежал, но… Но быстро понял, к кому попал, и чертовски сильно захотелось докопаться до волшебных тайн, до колдовства. А оно подобно полету завораживает непостижимостью и красотой.

Подслушивал, подглядывал в щелочки, копался в древних книгах ведьм. Чего только не подслушал? Удивительно, страшно, непостижимо… Традиционные полеты на метле. Почему на метле?

Они могут левитировать на чем угодно и без. Эх, окунуться бы в небо и уплыть за облака! А еще они лепят фантомов из воздуха, из пустоты. Сначала неуклюжих отвратительных монстров, но упрямое колдовство сглаживало отвратительные рожи до человеческих лиц. В них не вдохнешь душу, но умелые ведьмы вдалбливали в тупые создания необходимый минимум знаний и отправляли на постоянные работы или спецзадания. Правда, для ответственных случаев годились не придурковатые увальни, а изворотливые, наглые и беспринципные твари. Длительное и упорное колдовство долепливало их до кондиции. В конце концов, они почти не отличалась от людей, а отъявленных колбасников даже превосходили.

Но даже у первоклассных бездушных творений сохранялись признаки фантомов: глаза навыкат; убегающий от собеседника взгляд; речь построена штампованными фразами, полна апломба, редко проскальзывает свежая мысль…

Еще фантомы неспособны продлевать род. Они иногда заводят семьи, но своих детей не имеют. Да и сыновних чувств к ним их воспитанники не испытывают. Но можно ли говорить, что эти сказочные творения уходят из мира бесследно? Я долго за ними наблюдал и думаю, что нет. На пропаханных ими нивах густо всходят колбасники. Почва бездушия и личной выгоды уж больно благодатна для подобной поросли.

Однажды и я, вооружившись полуистлевшей книгой, принялся колдовать. Вместо фантома получился уродливый призрак. Он так страдал асимметрией, что лишь пару раз жалостно взвыл и растаял в углу комнаты. Растаять растаял, но оставил устойчивый запах серы. Вскоре пришла ведьма, принюхалась и долго следила за мной тишком — не колдую ли (на это у слуг табу). Только и я не лыком шит — больше не экспериментировал в доме.

Как я ни мучил древние манускрипты, как ни приглядывался к колдуньям и не напрягался изо всей мочи, ничего кроме призраков не получалось. Но в этом искусстве достиг совершенства. Мог воспроизвести голографический дубль любого человека, животного или выдуманного чудища.

Размышления прервала напряженная тишина, сменившая гул разрозненных бесед, а затем слова:

— Слыхали, бабёнки? Наверху кто-то есть.

Я замер. Проклинал бестолковую беспечность почем зря. Нельзя мечтать на деле, ворочать бока, словно на солнечном пляже.

— Найду мерзавца, — продолжала волшебница. — Заколдую в лягушку.

Лестница скрипела, приближая жуткое, неотвратимое преображение. Крикливая компания в пруду, мошки на обед — кошмар! Кошмар все ближе и ближе монотонно, до мурашек на коже, повизгивал старыми ступеньками.

Вот она появится! В тщетной надежде слепил огромную крысу с облезлыми грязно-коричневыми боками. Зубастая тварь грозно зашипела на появившуюся ведьму и поскакала по лестнице на чердак. Я затаился в тряпье, не дыша.

— Тьфу ты, гадость, — сорвалось брезгливо, и громче добавила вниз: — Крыса забралась.

— Слазь, сейчас не до нее.

Лестница опять заскрипела, и я свободно вздохнул.

— На сей раз, только крыса, — говорила ведьма уже внизу.

— А помните, как к нам забрался Нюрин Васька?

— Хороший слуга был, — узнал голос Нюры. — Припугнула бы, а то сразу в лягушку. Зря, Люся.

Люся ничего не ответила. Нюра ненадолго замолчала, но наболевшее не давало покоя:

— Сказала бы заклятие. Новый слуга хуже фантома. Лучше его заколдуй в паука, а того верни. Ну, скажи заклятие, будь паинькой, Люсечка.

— Только ради тебя, Нюра, — наконец сдалась Люся. — Пусть съест семечко красного перца, который растет на моем подоконнике.

— И это все?

— Да, сразу снимет заклятие. Так что ищи своего лягушонка. Может его, еще не слопал аист. Ха — ха — ха!

— Не отвлекайтесь, бабёнки, — остановила ведьм председательница.

Они притихли и потихоньку переключились на насущное. Пошли беседы о власти. Спорили, кого протолкнуть депутатом нового парламента: прожженного колбасника из почившей парторганизации или Люськиного фантома. О соперниках практически не беспокоились. Ведь человечьи призывы летят мимо ушей оскотинившегося народа, а колбасная ложь ведьм — бальзам, мечта среднестатистического избирателя.

Пришлось