Обезумев от страсти, они совокуплялись, даже не избавившись полностью от одежды.

Когда все закончилось, она первой выскользнула из беседки, так и не взяв измятые и изломанные цветы, которые продолжали источать нестерпимо сильный аромат.

Несколько минут спустя Захар, покачиваясь, выбрался из беседки и увидел… Инну.

– Ты что, пьян? – спросила она насмешливо.

Он молча покачал головой.

– А почему тогда у тебя в волосах лепестки лилий и рубашка разорвана?

Он с ужасом стал разглаживать растрепанные волосы и выуживать из них лепестки.

В его мозгу билась только одна мысль: видела ли Инна Евгению.

Но спросить ее об этом было невозможно.

Он не нашел ничего лучшего, чем сказать:

– Я забыл надеть шляпу, перегрелся и пошел в беседку, а там…

– Шляпа твоя садовая у тебя под ногами, – все тем же насмешливым тоном проговорила Инна, повернулась и ушла.

Захар безумно боялся, что о случившемся станет известно хозяину или, хуже того, его невесте.

Но история не получила огласки.

Он старательно избегал встреч с Евгенией. Она тоже не проявляла к нему больше никакого интереса.

И постепенно ему стало казаться, что ничего и не было, будто он и впрямь перегрелся на солнце и увидел сон.

Если бы не одно «но»…

Наступила осень, в саду стало грустно и прохладно, Евгения зачастила в зимний сад и приходила именно в то время, когда там работал Захар.

И всякий раз, едва заслышав ее шаги, он весь покрывался противным липким потом.

Ему казалось, что она снова может наброситься на него, и он опять не посмеет отбиться.

Но дни проходили за днями, Евгения вела себя целомудренно.

Однако успокоиться на ее счет до конца Захар так и не смог.

Поэтому, когда узнал, что хозяйская дочь задушена, облегченно вздохнул. Теперь его Любочка точно ни о чем не узнает.

Клара, делая уборку на половине, не так давно принадлежащей Евгении, оставляла открытыми все двери.

Ей было страшно оставаться здесь при закрытых дверях.

Она и так вздрагивала от каждого шороха, постоянно оглядывалась, корила себя за трусость и сокрушалась, что такими темпами и до ночи не закончит уборку. Не хватало ей еще взбучки от Серафимы Оскаровны.

Горничная тихо вздохнула.

Евгению ей было жаль. Та хоть и была взбалмошной, но Клару не обижала. Наоборот, часто делала маленькие подарки: то флакон с духами, то крем дорогущий отдаст. А уж сколько она ей своих надоевших нарядов отдала! Клара не только сама в них щеголяла, но и родственников щедро оделяла.

Так что причин не любить хозяйскую дочь у нее не было.

«И какой злыдень это сделал?» – думала она со страхом и злостью.

Где-то рядом скрипнула половица.

Клара приглушенно пискнула и выронила из рук пылесос.

В комнату вошел Мирон.

– А, ты здесь убираешься, – обронил он, – а я тут посидеть хотел…

У него был вид тяжелобольного человека.

«Краше в гроб кладут», – подумала Клара, а вслух сказала:

– Так посидите, и мне не так страшно будет.

– Ты что, привидений боишься? – спросил он.

– Не то чтобы я их боюсь, – ответила она, – но все равно жутко. И потом, может, и он здесь еще.

– Кто он? – не понял Порошенков.

– Ну, тот, кто ее убил.

Мирон как-то странно посмотрел на девушку и тяжело вздохнул.

– Нет его в доме, – заверил он, – полиция все сто раз осмотрела, в каждую щелочку заглянула.

– Оно так, конечно, – согласилась Клара, – но ведь может быть, что…

– Что? – безучастно спросил Мирон.

Клара хотела сказать, что Евгению мог убить кто-то из домашних.

Но она на это не решилась и пробормотала:

– Нет, ничего, это я так.

Мирон взял в руки стоявший на столе портрет Евгении, сел на диван и уставился на фото немигающим взглядом.

На Клару он больше не обращал никакого внимания, и она немного успокоилась, перестав вздрагивать. Все-таки теперь поблизости был живой человек, вдвоем было не так страшно.

* * *

За окном завывал ветер, казалось, что деревья жмутся друг к другу, и Мирославе было жаль их. Она отвернулась от окна и стала смотреть, как Морис подкладывает в камин новые поленья. Рядом с ним сидел Дон. Кот смотрел на огонь немигающим взглядом, его янтарные глаза из-за расширившихся зрачков казались черными, а черная шерсть в отсветах пламени искрилась и переливалась.

Шура молча пил горячий чай с яблочным пирогом.

Он только что приехал и никак не мог согреться, ему казалось, что промозглый ветер все еще пробирает его до костей.

Мирослава задвинула портьеры, отошла от окна, придвинула стул к Наполеонову и села рядом.

– «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь», – пробубнил Шура с набитым ртом.

– Не бурчи, – сказала Мирослава и хлопнула его ладонью по колену, – лучше рассказывай.

– Что рассказывать?!

– Сам знаешь.

– Поесть не даст, – пожаловался Шура неизвестно кому.

– Вы выяснили местонахождение Верещака?

– Нет, как в воздухе растворился.

– Не мог он испариться, просто искали плохо.

– Поищи сама, – огрызнулся Наполеонов.

– И поищу, – заверила она.

– Зато мы провели обыск в квартире, которую снимал Адам.

Шура сделал паузу, наблюдая за выражением лица Мирославы. Но она оставалась бесстрастной.

Наполеонов вздохнул и продолжил:

– Изъяли обувь, сравнили со следом, оставленным на клумбе.

Он снова вздохнул:

– Конкретного предмета обуви, которым оставлен след, мы не обнаружили, но размер совпадает.

– В таком случае следы мог оставить и кто-то другой.

– Мог, но ни у кого из обитателей дома Бельтюкова нет подходящего размера. А в проникновение в дом постороннего лица лично мне не верится.

– Мне тоже, – согласилась Мирослава.

– И что мы имеем в итоге?

– Шура, мне кажется, что пока мы ничего не имеем. Надо искать Верещака.

Следователь пожал плечами:

– Ищем.

– Такими темпами вы до морковкиного заговенья искать будете.

Дон нервно постучал роскошным пушистым хвостом по ковру и запрыгнул на колени к хозяйке.