как ты хочешь, чтобы с тобой поступали. Я всегда помню эти слова.

– Да, в конце концов, это – самое лучшее, м-р Эллерман, – сказала миссис Шэбольт.

– Это правильно, – отозвался Франк Ллойд. Белый хохол на его голове качнулся, когда он наклонил голову. – При занятии адвокатурой это бывает иногда трудновато, особенно, когда знаешь, что клиент неправ. Но когда попадаются такие казусы – сам я лично стараюсь их избегать, то я всегда помню, что кому-нибудь надо представлять ту или другую сторону в каждом процессе, – иначе не будет правосудия.

– Конечно, – подтвердил Ричард Эллерман. – То же и в финансовом мире. Человеку, возглавляющему крупные предприятия, вроде компаний и трестов, приходится заботиться об интересах своих акционеров, представителем которых он является. Бывало много раз, что при различных деловых столкновениях я готов был уступить своим противникам, но, вспоминая о том, что мне поручены интересы моих акционеров, я оставался непоколебим.

Мисс Меррифильд сказала Майклу:

– Мне кажется, что здесь представляется случай применить ваш научный опыт.

– Вы совершенно правы! Очень серьезный случай, – ответил Майкл, но я сегодня не работаю. Сегодня у меня отдых.

8

Обед подходил уже к десерту, когда явился, к удовольствию своей жены, м-р Шэбольт.

– В чем дело, Роберт? – спросил Ричард Эллерман, – какие у тебя оправдания, или ты еще их не придумал?

– Оправдания? – переспросил м-р Шэбольт и посмотрел на жену. – Какие предлоги? Ах, что я застрял в городе! Нет, я уже обедал, – это относилось к подошедшему лакею, – но буду пить кофе и коньяк. У меня есть кое-какие новости для вас. Я оставался в городе, чтоб их дождаться. Это удивительно, позвольте вам сказать. Поразительно!

– Новости? Какие? – Все спрашивали или вопросительно на него уставились.

– Важнейшая новость: большевики в России разбиты! Уничтожены! – Он махал руками, возбужденно выпаливая слова. – Прогнаны! Все вожди сдались. Кроме Троцкого. Он успел бежать. Глаза всех обратились к новоприбывшему. Перси Риддль опрокинул рюмку с коньяком, но никто не обратил на это внимания.

– Как это случилось?

– «Бостонское Вечернее обозрение» победило большевиков. Страшное сражение, в котором «Вечернее Обозрение» победило, – продолжал Шэбольт.

– Я не верю, – сказал Майкл. Это ложное известие. – Я знаю, что «Бостонское Обозрение» воюет с большевиками, но не думаю, чтобы решительная битва могла уже произойти.

– Ах, не думаете? – сказал Шэбольт, – так вот вам газета! Во всех вечерних выпусках, он развернул газету, – стоит в заголовках: «Жуткая история». Произошло это так. «Бостонское Обозрение» открыло словесный огонь. Лучшие консервативные источники убедительно доказали, что большевизм не может существовать, что он никогда не существовал и что он издыхает.

– Ах, это уже делали! – сказал с отвращением Ричард Эллерман, – толку никакого.

– Один момент! – Шэбольт поднял руку, дайте досказать. Залпы слов, выбрасываемые съездами экономистов и фабрикантов, вызвали беспорядок в рядах большевиков, но сражение еще не было выиграно. Тогда «Обозрение» не стало колебаться ни минуты. Оно достало из словаря слово «пситтацизм» [Попугайничание] и открыло им беглый огонь.

– «Пситтацизм? – спросила м-с Хэнтер. – В самом деле есть такое слово?

– Да, есть, – сказал Майкл, – но употребление его на войне запрещено Гаагской конференцией вследствие его жестокости. Они не имели права употреблять пситтацизм.

– Говорите, что угодно, – возразил Шэбольт, – но отчаянные болезни требуют отчаянных средств. «Обозрение» совершенно сошло с ума. Но это слово все-таки выиграло битву. Они уже собираются ставить памятник пситтацизму.

Некоторое время все сидели в немом изумлении. Это был исторический момент.

– Каково «Обозрение!» – воскликнула м-с Шэбольт. – Это была всегда крупная прогрессивная смелая газета. Я хорошо помню удивительную поэму Элиот, написанную в ее честь в день столетнего юбилея газеты. Я даже ее запомнила.

– Как она начинается, м-с Шэбольт? – спросила мисс Меррифильд.

– Она совсем короткая, – любезно ответила м-с Шэбольт без всякого лишнего смущения, которое обычно проявляют люди, когда их просят декламировать стихи. Она откашлялась и начала: – Поэма начинается так…

Декламировала она прелестно, хотя несколько меланхолично, – под стать стихам.

Точно поле ржаное колосьев под ласковым ветром, –

Так довольный подписчик Вечерней Бостонской Газеты…..

Вечер подходит неслышно, на улицах сизые сумерки

Пробуждают в прохожих желание жизни, а в избранных

Жажду свежего номера. Вечерней Бостонской Газеты.

Я всхожу по ступенькам и медлю, нажавши

На кнопку звонка, обернувшись лениво, как вы

Обернулись бы, чтобы кивнуть на прощанье ему –

Ларошфуко, если б подобна годам улица стала,

А он стоял бы на дальнем углу в самом конце.

Говорю: Генриетта, сестра, я принес тебе номер. Вечерней Газеты».

– Браво! Отлично! – воскликнул Ричард Эллерман, – «Обозрение» очень почтенная газета. Я уже слышал о том, какую она ведет борьбу против радикализма. Кажется, там помещаются наши объявления? Если нет, я внесу ее в список. Такую газету следует поощрять.

– Как чудно вы декламируете, – прошелестела мисс Фанни Торнтон.

– Ах, я немного училась и немножко дилетантка, – сказала м-с Шэбольт, скромно покраснев.

– Поэма кончается слишком резко, – заявил Майкл Уэбб, – не сказано, что делает дальше кузина Генриетта. Если позволите, я прибавлю несколько строк.

– Просим, просим! – раздалось хором. – Это будет весело.

– Я не поэт, как Элиот, – продолжал Майкл, – поэтому мое добавление будет грубовато, но если бы у меня была поэтическая лавочка, я бы прибавил следующие строчки:

Надев на нос очки, Генриетта – сестра – просмотрела страницы:

Первую-ту, что в конце, а потом все страницы подряд,

Что находятся между последней и первой, склоняясь,

Как подсолнечник вслед уходящему солнцу.

Что я вижу, – она говорит, – Джуэтт Спрауль от старости умер.

Я знавала его хорошо во время гражданской войны.

Его мать урожденная Спрингер. Из Род-Айленда Спрингера род.

– Что же, – очень хорошо, – заметил Франк Ллойд, не говорите после этого, что вы не поэт, м-р Уэбб. Пошлите это окончание к поэме Элиот в «Обозрение»; я уверен, что они это напечатают. Они должны это оценить.

– О, да, – ответил Майкл, они будут смертельно рады. Поцелуют меня в обе щеки за это произведение моей музы.

– Да, но главное – это конец большевиков! – сказал автомобильный магнат. Итак, «Бостонскому Обозрению» осталось только взять Россию в свои руки и начать ею управлять.

– Я слыхал, что об этом идут разговоры, – сказал Шэбольт, но сейчас еще ничего нельзя сказать наверняка. Вся страна – особенно Бостон – сегодня ликует.

– Мне кажется, что такое слово, как «пситтацизм» может убить, что угодно, – заметил Эллерман. – По-видимому, это нечто вроде словесного ядовитого газа. Вероятно, бедняги почти все вымерли… Что же они сделают с вождями?

– Вероятно, отправят куда-нибудь в изгнание, – сказал кто-то. – Новые Наполеоны на Святой Елене.

– Никакой Святой Елены! – сказал Шэбольт, – кто-то предлагает – я сейчас прочел в этой газете, чтоб «Бостонское Обозрение» отправило их в Кэмден в Нью-Джерси и держало их там.

– Почему именно в Кэмден?

– Очень просто, – ответил Шэбольт. – Вы знаете, что Уот Уитман жил в Кэмдене двадцать лет. Пока он жил никто в Кэмдене не знал, что он там живет, и о нем никто не слыхал. А когда он умер, жители не знают, ни где он жил, ни когда умер, не знают, что он делал, когда был жив. Они знают только, где фабрика граммофонов и консервный завод. Можно пари держать, что если поселить так Чичерина, то через три года его покроет такое забвение, что найти его будет совершенно невозможно. Будут написаны книги, чтоб доказать, что он действительно жил.

– Такое наказание слишком жестоко, – сказала м-с Эллерман, поднимаясь из-за стола, – «Обозрение» должно быть милосерднее.

Глава одиннадцатая

Питалась солнцем и росой