было бы хорошей демонстрацией деловых методов, – настаивал Майкл. – Может быть… Не знаю… – медленно проговорил Эллерман. Такими демонстрациями я во всяком случае не занимаюсь. Я просто рассказал вам случай из своей жизни.

6

История окончания деловых отношений со стариком Клеттербэком была еще интереснее, чем начало, но это была одна из бесчисленных тайн Эллермана, которыми он ни с кем не делился. Он быстро завоевал уважение старика, потому что Клеттербэк восхищался молчаливой ловкостью больше, чем всякими другими качествами. В те времена на хлебном рынке было тихо. В течение нескольких лет спекуляция шла спокойным темпом, без особых колебаний. Клеттербэк устремил свою энергию в другую сторону и главным образом на недвижимую собственность.

В Чикаго происходили грандиозные приготовления к международной выставке, – дома и участки вокруг Пятьдесят третьей улицы вплоть до Джоксон-парка ежедневно поднимались в цене. Эллерман, с его огромной приспособляемостью к идеям добывания денег, в течение нескольких недель прекрасно усвоил приемы спекуляции недвижимостью. Он сделался представителем Клеттербэка в этой области и затем усовершенствовал методы старика. Чтоб захватить чей-нибудь участок, Клеттербэк пользовался только одним способом он торговался с владельцами до тех пор, пока они от скуки не соглашались на его условия. Этот метод был неверный, капризный, бессистемный и часто безрезультатный. У Эллермана были более передовые идеи. Он составил план покупки нескольких участков и застройки их дешевыми бараками, убедившись, что закон не воспретит их там возводить, затем начал заселять их поляками, венграми и неграми. Он скупал угловые дома и открывал в них трактиры. Но официально Клеттербэк и Эллерман были непричастны к этим операциям: их проводила фирма Ливард и Хельсей, занимавшаяся перепродажей недвижимой собственности… на деньги, даваемые Клеттербэком. До сего дня в Чикаго проклинают фирму Ливард и Хельсей.

Результатом этого вида колонизации было быстрое понижение цен окружающих владений. Тогда Клеттербэк и Эллерман втихомолку начинали скупать все, что могли, постепенно выживая соседей. Сделать это было гораздо труднее, чем кажется по рассказу, и молодой Эллерман проявил изумительные таланты в этих операциях. Владельцы окружающих участков добивались проведения ограничительных законов. Клеттербэк и Эллерман присоединялись к их крестовым походам. Но по каким-то неизвестным причинам провести ограничительные постановления в жизнь оказалось невозможным… Даже Клеттербэк не знал, как это делается, хотя по указанию Эллермана выплачивал разные суммы каким-то людям со странными фамилиями, не имевшим, по-видимому, никакого отношения ни к законам, ни к недвижимости.

В самый разгар этих оживленных операций Эллерман встретил у газетного киоска одного человека из Мидлэнд-сити. Этот человек – видный купец – холодно пожал руку Эллермана и поглядел на свои часы. Репутация Эллермана начала меркнуть в Мидлэнд-сити. Городок постепенно узнал, что Монро были коварно выброшены за борт своего предприятия, что Эллерман тайно помогал стачечному фонду, а расходы новой компании были столь велики, что нельзя было дождаться уплаты дивидендов по акциям, которые продавались теперь по шестнадцати долларов (сейчас же после реорганизации они стоили 72), и что – это было самое главное – контроль предприятия перешел из Мидлэнд-сити в руки синдиката в Кливленде. Итак, человек из Мидлэнд-сити подал руку Эллерману так холодно, точно рыба вильнула хвостом, и щелкнул крышкой часов.

– Как поживаете? – спросил он небрежно.

– Недурно – ответил Эллерман, – работаю с недвижимостью.

– Доброе дело. А мы в Мидлэнд-сити думали, что из вас выйдет аукционер.

– Нет, я пошел по недвижимости, – сказал Эллерман, – я в компании с Горацием Клеттербэком.

– Вот как! Это новость! – удивился человек из Мидлэнд-сити. – Есть ли у Клеттербэка дочь?

– Да, есть.

Человек из Мидлэнд-сити внушительно хлопнул Эллермана по животу.

– Запомните мои слова, – произнес он, – эта прелестная девица будет м-с Ричард Эллерман.

– С этой точки зрения, я ее никогда не рассматривал, – запротестовал Эллерман.

– Когда-нибудь рассмотрите. Запомните! – повторил приезжий, снова посмотрел на часы и двинулся дальше. Впрочем, это в том случае, если отец не разорится, – прибавил он на прощанье. – Если бы это случилось, я возьму свои слова обратно.

В конце концов случайное пророчество купца из Мидлэнд-сити оказалось совершенно правильным. Дочь Клеттербэка сделалась м-с Ричард Эллерман при совершенно безоблачном небе.

В 1896 году Эллерман нажил сто сорок тысяч долларов на операциях с недвижимостью как представитель своего тестя и другую сотню тысяч долларов, работая на свой страх. И все это, несмотря на то, что в 1896 году было большое затишье в делах. В то время ему было двадцать восемь лет.

Затем Клеттербэк из какого-то неведомого источника неожиданно узнал, что его зять получал комиссию с обеих сторон. Вскрылись дела еще почище. По крайней мере в одном случае (а может быть, и чаще) Эллерман занял деньги у Клеттербэка, купил на них недвижимость на чужое имя и потом перепродал ее тестю. Таким образом, получив деньги от Клеттербэка – процент был очень низкий – он нажил еще на перепродаже ему же. Это была действительно остроумная финансовая стратегия. Но Клеттербэк не оценил ее с этой точки зрения. Он назвал это грубым мошенничеством, что было противоречием в терминах. Это не было ни грубо, ни мошенничество. Компания Эллермана с тестем распалась, и они не разговаривали друг с другом в течение пяти лет.

Умирая, Клеттербэк завещал все свое состояние дочери, а после ее смерти – ее детям, причем поставил условием, чтобы Ричард Эллерман не был душеприказчиком и чтоб ему ни под каким предлогом и ни под каким измышлением или «хитростью» не давали деньги на руки. Таким образом состояние Клеттербэка попало в руки Бинго Эллермана. Время от времени нью-йоркские газеты упоминали об этих деньгах, как «о пенсионном фонде для хористок».

7

– Вы все еще заняты обезвздориванием? – спросил через стол Перси Риддль Майкла Уэбба.

– О, да! – ответил Майкл. – Я продолжаю этим заниматься. Работы больше, чем я могу сделать. Наука обезвздоривания, видите ли, – новая наука, и мы каждый день делаем открытия… Залежи вздора находятся в совершенно неожиданных местах.

– Ах, это так интересно, – заворковала Бленч Эллерман. – Все эти новые науки. Скажите, обезвздоривание похоже на теософию. Я ужасно ею интересуюсь.

– Не знаю, – совершенно искренне ответил Майкл Уэбб. – О том и другом предстоит узнать еще много нового, раньше чем можно будет ответить на этот вопрос. Наука обезвздоривания есть наука о действительности.

– Тогда это совсем то же, что теософия – сказала м-с Эллерман и с удовлетворением обвела взглядом стол.

Бинго Эллерман прошептал что-то мисс Торнтон и засмеялся.

– Я читал в какой-то газете, м-р Уэбб, – сказал Франк Ллойд, – что вы говорите, будто вздор есть грозная опасность, которая неожиданно может разрушить весь мир. Правильно ли переданы ваши слова?

– Я не говорил, что мир может быть разрушен. Я сказал только: есть опасность – и очень большая опасность, что вздор может разрушить цивилизацию.

– Как? – спросил Ричард Эллерман.

– Очень просто – неожиданным взрывом действительности, – ответил Майкл. – В мире, полном вздора, м-р Эллерман, мы живем, подобно людям в пороховом складе. Вы зажгли спичку, и все вспыхнуло… В небольшом количестве вздор значит не больше, чем ничтожное присутствие взрывчатого газа в воздухе, но когда мир заражен вздором, как в настоящий момент, то это становится серьезным. Катастрофа может случиться без всякого предупреждения.

Люди за столом, казалось, на одно мгновение смутились. Майкл говорил авторитетно.

– А что может повести за собой подобная катастрофа? – спросил Франк Ллойд.

– Неожиданное обнажение действительности, – ответил Майкл. Действительность для вздора то же, что зажженная спичка для пороха. Поэтому я так медленно приступаю к обезвздориванию. С действительностью следует обращаться осторожно.

В течение нескольких минут царило полное молчание. Майкл Уэбб подумал: как странно видеть столько народа, занятого самосозерцанием.

– Что касается меня лично, – произнес Ричард Эллерман, – молчание оборвалось, словно туго натянутая нить, – я всегда обращаюсь с людьми так, как хотел бы, чтобы они со мной обращались. Вздора мне не надо… Моя старая мать – она была бедной работящей женщиной, но кое-что понимала – всегда говорила, чтобы я руководился в жизни именно этим. Поступай с другими так,