смеетесь, Дик? – спросила Шарлотта Ллойд, поворачивая то ухо, которым она лучше слышала. Кто-нибудь рассказал хороший анекдот? Плохо, когда так туго слышишь, пропускаешь все интересное.

– Нет, Шарлотта, я просто вспомнил старого Клеттербэка. Вы его не знали. Это было в старое доброе время. Ваш муж его знал.

– Конечно, и я его знала, – настаивала она, слегка возмущаясь тем, что с ней не хотели считаться, когда речь шла о воспоминаниях. Безусловно! Он постоянно бывал у нас, когда этот молодой человек был младенцем. – Она кивнула головой в сторону Бинго, сидевшего визави.

– Что такое о Клеттербэке? – громко спросил Ллойд.

– Ах, я просто о нем вспомнил… Вспомнил о том, как заставил его дать мне работу.

– Расскажите, м-р Эллерман, – сказал Томас Хэнтер, – это, наверно, страшно интересно!

– Просим, просим! – раздалось кругом.

Разговоры за столом сразу умолкли, как граммофон, у которого сняли иголку.

– Он был мудрая птица, – заметил Бинго Эллерман, я снимаю перед ним шляпу.

– Несомненно, ты обязан это делать, – сказал отец, взглянув на сына в упор. – На твоем месте я снимал бы две шляпы каждый раз, как только упоминается его имя. В некотором отношении это довольно интересная история. Когда я впервые увидел Клеттербэка – его называли пшеничным королем. Он никогда не был так богат, как о нем думали, а иногда он бывал близок к банкротству. Но тридцать лет тому назад он представлял крупную величину. У меня были порядочные деньги, т. е. порядочные деньги для молодого человека той эпохи, заработанные на реорганизации фабрики жестяных изделий в Мидлэнд-сити. Предприятие было разорено стачкой и лежало на лопатках. Городок жил фабрикой, и надо было что-нибудь предпринять. Меня это непосредственно не касалось, но я был молод, полон сил и задора, вы знаете, что значит молодость, и, конечно, решил, что это дело как раз по мне.

Все засмеялись.

– Я уже это слышала, – шепнула мисс Меррифильд Майклу, он постоянно рассказывает одно и то же.

– Хорошо. Мне удалось, наконец, поднять компанию на ноги. Я работал до полусмерти и раза два думал, что все будет потеряно, однако дело обошлось. Все хорошо, что хорошо кончается. После этого я пришел к выводу, что Мидлэнд-сити для меня мал и отправился в Чикаго… Два-три дня спустя я увидел старого м-ра Клеттербэка за завтраком у Пальмерса. Это был странный, гениальный старик. Я много о нем слышал, и мне пришло в голову, что это как раз такой человек, у которого я хочу работать… Хотя у меня и был кой-какой опыт, но только в очень ограниченной сфере, и на самом деле я ничего не знал о методах крупных дельцов. Я решил войти в компанию с Клеттербэком и поучиться…

– Мне часто хочется поступить точно так же, – прервал его Перси Риддль. – Я, хочу сказать, вы понимаете, – что мне хочется поучиться методам, увеличивающим производительность, и тому подобное…

Замечание Риддля повисло в воздухе без ответа и без успеха.

– Итак, я подошел к нему у Пальмерса, – продолжал Эллерман, и он меня холодно и решительно отбрил. Он не любил людей и не дал мне даже сказать то, что я хотел сказать. Старый чудак! Он сказал, что не разговаривает с нахалами в вестибюле гостиницы.

– Какая фантазия! – воскликнула Бленч Эллерман, – подумать о тебе, что ты…

– Тогда я решил повидаться с ним во что бы то ни стало, не обращая внимания на перерыв, продолжал свой рассказ Эллерман. Отказ всегда заставляет меня делаться настойчивым. Хорошо… После обеда в тот же день я заказал визитные карточки «Ричард Эллерман», – я решил, что это должно заинтересовать его воображение. Так и вышло. На другой день я пошел в его контору; клерки засмеялись, увидев карточку. Но благодаря ей я был принят. Старик сидел, нагнувшись над своим столом. Я помню его взгляд поверх очков, съехавших на кончик носа. Он не предложил мне сесть. Только взглянул на меня и сказал: «Вижу, что вы придумали новый трюк. Я занят, начинайте». Я хотел с ним работать не за деньги. У меня своих было достаточно. Я хотел учиться и сказал ему это. Безрезультатно. В конторе не было свободного места, а если б и было, он бы мне его не предложил, сказал он. Он любит, чтоб вокруг него были работники. Так он мне и заявил. Вероятно, потому, что я сказал о своих деньгах, он и подумал, что я не работник. Однако я много работал всю жизнь, работаю и теперь. Тут я это проглотил. Я сказал ему, что люблю работу. Он покачал головой и стал просматривать лежащие перед ним бумаги, причем, перевертывая страницы, постоянно слюнявил палец.

Я шел неверным путем. Поэтому я сразу переменил курс. Первое, что я сделал, это подвинул стул и сел. Затем рассказал ему, как недавно реорганизовал компанию жестяных изделий Монро и снова поставил ее на ноги. Он только хрюкал и продолжал просматривать свои бумаги. «М-р Клеттербэк, продолжал я, – вы один из немногих, кто может оценить все, что случилось с компанией Монро. Я вам расскажу эту историю без цензурных поправок. Я единственный человек, который знает ее доподлинно». Он ничего не выразил – ни малейшего поощрения, продолжал слюнявить большой палец и перелистывать страницы. Я изложил ему подробно все дела компании, не щадя ничего. Это то, что нынче называют – вывернуть все наизнанку. Раньше чем я кончил свой рассказ, он перестал рассматривать бумаги, повернулся на стуле и уставился меня. Мохнатые брови, пронзительные глаза. Смотрел, не мигая. Я думал, что он видит меня на сквозь. Когда я закончил, он сказал: «Вам не надо работы, это только потеря времени». – «Наоборот, я хочу с вами работать. Я могу помочь вам, а вы мне. Получу я у вас место?» – «Конечно, – сказал он совершенно просто, – если хотите». – «Что делать?» – естественно спросил я. Он минуту колебался. – «Мне нечего поручить вам, – сказал он, – но я дам вам конторку и внесу в список получающих у нас жалованье; через неделю мы поговорим». Он нажал кнопку. Вошел какой-то юноша. Он велел поставить ему для меня конторку. «А на каком я буду жалованье, м-р Клеттербэк?» – спросил я его. «Не знаю, – ответил он, не глядя на меня. Скажите кассиру, сколько вам надо».

– Вы хотите сказать, что он предоставил вам назначить ваше собственное жалованье? – спросил с интересом Хэнтер.

– По-видимому, так. Я сказал ему, что привык зарабатывать большие деньги. «Хорошо, – ответил он, все так же не глядя, – скажите кассиру, когда обдумаете, сколько вам надо. Больше ничего».

– Сколько же вы назначили кассиру? – спросил Майкл Уэбб.

– Да, сэр, в этом-то и была загвоздка, – продолжал Эллерман. – Сначала я решил, что могу сразу начать с крупного, и колебался между двадцатью и тридцатью тысячами долларов в год. Я знал, что могу заработать вдвое без всякой службы. Я вернулся к Пальмерсу, чтоб обдумать это как следует, и пришел к убеждению, что потребую двадцать пять тысяч. Потом лег спать. Утром меня снова осенило вдохновение. Я пошел прямо в контору Клеттербэка и сказал, чтобы кассир выписывал мне десять долларов в неделю.

– Десять долларов в неделю? – удивился кто-то.

– Да, десять долларов. Я работал с ним четыре года, и мне ни разу не сделали прибавки. Десять долларов обратились в конторе в притчу во языцех. Я помню, в последний год моего пребывания кассир приносил мне десять долларов одной золотой монеткой на подносе. Такая была маленькая комическая церемония.

– Самая интересная часть вашего рассказа, – сказал Майкл, – та, которую вы выпустили. Не расскажете ли вы нам того, что вы рассказывали м-ру Клеттербэку о компании жестяных изделий Монро?

– Нет, не могу, – ответил Эллерман. – Это касается других лиц. В самом деле это невозможно… Впрочем, оно и не представляет ничего особенного, кроме довольно ловкой финансовой комбинации.

– Я уверен, что это