как бабайка. Не помню ни одного случая, когда бы он улыбнулся или рассказал смешную историю. Он был немногословен и строг, и я не понимала, как Марк мог любить такого человека.

А Марк его любил. И не боялся. Во всяком случае в детстве. Отец часто находился в командировках, приезжал домой на неделю или две, иногда на месяц, а потом снова уезжал и мог отсутствовать до двух месяцев, и любое свидание с ним Марк воспринимал как праздник. Едва отец переступал порог дома, Марк кружил вокруг него, рассказывая, чем были наполнены дни в его отсутствие, что он за это время смастерил и, конечно, как он по нему скучал. Мужчина сдержанно выслушивал радостные щебетания сына, когда-то хвалил его, в другой раз хмурил брови и ругал, но Марк не обижался, а прислушивался к словам отца, старался исправиться и быть хорошим мальчиком.

Они выходили в парк, иногда брали с собой меня, но я не любила такие прогулки. Они заставляли меня нервничать. Мне казалось, что я не нравлюсь дяде Володе, хотя он никак не выдавал мне своего нерасположения. Просто один его вид наводил на меня страх и нервозность. С ним я боялась быть ребенком, мне не хотелось веселиться и резвиться, потому что я думала, Владимир Петрович этого не одобряет.

Но Марк воспринимал все иначе. Отец был его кумиром, и в этом заслуга прежде всего его матери. Марина Федоровна не говорила о муже плохо. На вопросы сына, почему папа постоянно в отъездах и почему не бросит такую работу, она объясняла, что работа папы очень важна и другой такой нет. Марк должен уважать его труд и быть ему благодарным, потому что все, что отец делает, он делает для него. И Марк почитал и уважал отца и его работу. Мы не знали, кем он работает, вернее, знали, но не понимали, что значит «адвокат», и в моем воображении это было что-то близкое к разведчику.

Когда началась школа, Марк показывал отцу свои тетради и дневник. Если он хвалил, то сухо, если ругал, то со всей строгостью. Ремнем не бил, конечно, но так отчитывал, что лучше бы раз жиганул. Марк брался за учебу, что-то читал, зубрил, закрывал двояки, но словесной порки хватало ненадолго. Лень брала верх, и он снова учился на авось. Возвращения отца ждал уже с другим настроением. Подмешивался страх, что отец снова заругает за учебу. Но ругал он не всегда. Иногда просто удрученно качал головой, а в глазах разочарование. И вроде и голос не повышал отец на него, а больно становилось, хоть вой. Разве нельзя гордиться и любить его просто за то, что он его сын? За то, что этот самый сын любит его и ждет с нетерпением домой? Даже несмотря на вероятность быть наказанным. Но Владимир Петрович не умел любить просто так, я сомневаюсь, что он вообще умел любить. Он ждал от сына определенных дивидендов, и главным вложением для их получения должны были стать старания и добросовестное отношение к учебе. Но Марк с этим не справлялся.

Марк подрос еще и стал драться с мальчишками. Они называли его безотцовщиной, и это задевало Марка. «У меня есть отец! И он самый лучший!» «Тогда где он?» «Он работает! Он адвокат, он вас всех посадит, если вы меня тронете!» «Ха-ха! Адвокат! Размечтался. С бабой он крутит, а не работает». Разве можно на такое спокойно реагировать? И Марк взрывался…

Да, к тому времени мы уже разбирались, кто такой адвокат. У Владимира Петровича было много дел, он был востребован в Москве и Санкт-Петербурге. Девяностые – лихие годы, его услуги нарасхват. В стране безработица, дефицит, а у Савельевых и работа, и деньги, и продуктов вдоволь. Только благодаря им и выживали мои родители в те годы – Владимир Петрович хоть и был разъездной, но даже издалека мог договориться, достать и доставить семье и нам все необходимое.

Когда Марк рассказал о стычке с мальчишками отцу, вернувшемуся с командировки, тот нахмурился и спросил, не сильно ли его поколотили? «Сильно», – ответил Марк, утирая нос. «Тебе не танцами, а самбо заниматься надо». Владимир Петрович сразу не одобрил выбор Марины Федоровны, отдавшей сына на танцы, а в этой ситуации и подавно. Что за бабское занятие трясти задом перед публикой? Мужик должен заниматься серьезным делом, уметь постоять за себя, прийти на помощь своей семье в трудную минуту. А какой толк в танцах? И Марк пошел еще и на самбо. Но танцы не оставил. Однако бить его не переставали. Только отцу он больше не жаловался. Он ждал от него помощи, но пришлось рассчитывать только на самого себя.

На самбо он проходил полтора года, а потом бросил. Мальчишки налетали на него гурьбой, и хоть он и пытался применить свои навыки на деле, в неравном бою его шансы были невелики.

Тогда за сына впряглась Марина Федоровна. Она работала в отделе народного образования и уже имела некоторую власть. Она призвала остановить беспредел в школе и наказать виновников. Эти мальчишки были хулиганами и мутузили не только Марка, но и любого другого беззащитного паренька, который был им неугоден. Их выставили на линейке на всеобщее обозрение, публично отчитали и отправили на перевоспитание в спец интернат. Их дальнейшая судьба нам доподлинно неизвестна, потому что Савельевы переехали в другой район, и Марк сменил школу, но по слухам, они пошли по наклонной и не раз привлекались к уголовной ответственности.

Владимир Петрович остался недоволен вмешательством супруги в дела сына. Кто из него вырастет, если мать будет за него решать проблемы и научит бежать от неприятностей? Он будущий мужчина – должен смотреть трудностям прямо в глаза и не бояться самостоятельно их преодолевать. Это закаляет характер и придает уверенности в себе. На что Марина Федоровна отметила, что если бы не вступилась за сына, то и закалять характер было бы некому. Рано или поздно эти отморозки угробили бы Марка, и с той же интонацией Владимир Петрович отчитывал бы ее за то, что не уберегла сына в его отсутствие. Наверное, это было преувеличением с ее стороны так думать, но как мать ее понять можно. Не каждая выдержит, когда ее сына без конца бьют. Тут и самой сломаться недолго, а что говорить о неустойчивой психике подростка? Конфликт был исчерпан, но каждый остался при своем мнении. После того случая Марина Федоровна стала заступаться за сына не столь явно, чтобы супруг вновь