Глаза круглые, слегка выпуклые и пугающе огромные, занимающие чуть ли не четверть лица. В них отсутствовало цветовое разделение на склеру и радужную оболочку, если здесь вообще уместны такие термины и анатомические составляющие. Попросту два зеленых глазных яблока с узкими вертикальными зрачками, как у крокодилов, только красного цвета.

Рот под стать глазам, такой же жутковатый и огромный. Вероятно, и краев бы его видно не было, если бы долговязого сфотографировали анфас. Губы тонкие, синие, четко очерченные. Нос тоже имелся, но крохотный и немного вздернутый, а вот с ушами им не повезло, вместо них малюсенькие отверстия. По шесть с каждой стороны. Четыре находились в сантиметре друг от друга и образовывали горизонтальный полумесяц, чьи края устремлены к шее, а остальные два – вертикально под полумесяцем, как под зонтом. Они – словно ручка этого зонта. Правда, правая сторона головы мне была не видна и там могло быть устроено все по-другому.

С бровями и ресницами дело обстояло еще хуже. Их просто не было. Видимо, «марсианская» матушка-природа о них и слыхом не слыхивала. Зато с цветом кожи не подкачала. У нас такой «идеальным загаром» называется.

Одет долговязый был весьма незамысловато: серебристый обтягивающий комбинезон, возможно кожаный, и ботинки на высокой подошве. Если бы не рассказ Громова, наведший меня на мысль, что это существо – инопланетная тварь, прилетевшая откуда-то из созвездия «долговязых» с целью порабощения человечества, то я бы с уверенностью заявил, что на фото запечатлен трансвестит, употребляющий лошадиные дозы гормональных препаратов.

– Ну, что там, Никита? Отыскал внеземной разум?

– Отыскать-то отыскал, но… я их себе представлял как-то иначе.

– Как и все мы. Что ты почувствовал, увидев эту тварь?

– Уж точно не страх, если вы об этом. Только отвращение.

– То же самое чувство и я к ним испытываю. Как только о них подумаю, так и испытываю. А думаю о них я постоянно.

Оторвав фотографию вместе с куском газетной вырезки, к которой та крепилась скотчем, я положил ее на стол и легонько хлопнул по ней.

– Где и когда вы так удачно подловили этого красавца? И почему он в одиночестве? Куда его друзья долговязые подевались? С ним что, никто не водится? Я бы, например, не стал.

– А срывать было обязательно? – глядя на меня из-подо лба, сердито спросил Громов.

– Думал, так будет удобнее их обсуждать.

– Загляни в верхний ящик стола. Ты очень удивишься уровню долговязой коммуникабельности и тому, сколько работы нами было проделано.

Достав оттуда стопку фотографий, я и впрямь удивился. На них долговязых хватало с избытком, но больше всего меня удивило их общение с Шакаловым и некоторыми его приближенными.

– Вот так сюрприз! Как вам это удалось? Как вы вышли на них? Следя за Шакаловым?

– В том числе.

– Расскажете?

– В другой раз. Для тебя сейчас важнее узнать об истоках.

– Опять начинается! Хотя оно и не заканчивалось.

– Присядь! – указав на диван, вскрикнул Громов. В таком тоне он со мной еще не разговаривал, и мне стало как-то не по себе. Теперь я начал понимать, почему столько людей его слушаются. Не выпуская из рук фотографии, я вернулся на свое место. Однако Громов отобрал их у меня, бросил рядом с кобурой и, заключив мою правую кисть в ладонях, принялся ее поглаживать. Такое проявление заботы мне показалось не совсем нормальным, но с возражениями я решил повременить. – Информация, конечно, из ряда вон выходящая, и принять ее будет нелегко, но ты постарайся. И держись, сынок, ладно?

Поглядывая то на него, то на руки, я нерешительно кивнул.

– Вот и славненько. Теперь вернемся к истокам. – Он оставил в покое мою руку и откинулся на спинку кресла. – Все началось с твоего отца и с той самой деревни, в которой ты когда-то жил.

– Если бы вы сразу сказали, о каких истоках речь, то…

– А точнее, с письма, пришедшего в редакцию. Оно было написано неким Сергеем Федоровым, коренным жителем села Потрошино, и адресовалось лично мне. Сергей давно следил за моими статьями, в которых я изредка обвинял власть имущих в их противоправных действиях по отношению к простым людям. Он писал, что испробовал все возможные инстанции. И все они нагло его проигнорировали. Я был последней надеждой.

– Принудительное расселение?

– Да. Небезызвестный нам господин Шакалов намеревался выдворить всех жителей деревни из своих домов и, соответственно, из самой деревни тоже. Он обязался предоставить им новые квартиры на окраине Москвы или добротные дома в других селах. Но не сразу. Со временем. Как только возможность такая появится. А пока они должны были перебиваться комнатами в общежитиях.

– Какие причины он им предоставил?

– Довольно веские. Дома подлежали сносу в связи с каким-то архиважным государственным проектом, находящимся под грифом «секретно» и якобы тесно переплетающимся с национальной безопасностью и защитой от терроризма. Шакалов даже показывал заверенные бумажки с подписью самого президента. Но, как ты уже догадался, его байкам и обещаниям сельчане не поверили и принялись отстаивать свою собственность. Свою деревню.

– И вы решили им помочь?

– Сразу же, как только дочитал письмо. Хотя выехать на следующий день в Потрошино у меня не получилось. Выехал через день.

– В тот самый?

– Да. Тот самый день, который ты недавно воскресил в памяти. День, когда я встретился с твоими родителями и тобой. Первый и последний… – Глубоко вздохнув и бросив взгляд на кобуру, он продолжил: – Твои родители оказались очень милыми людьми. Дружелюбными. Светлана накрыла стол. Мы хорошо посидели, немного выпили. В основном говорили о том, как спасти деревню. Со своей же стороны, я обещал сделать все возможное и невозможное. Вот тогда-то Сергею и пришла в голову эта идея…

Громов снова вздохнул.

– Какая идея?

– Чтобы я выступил перед жителями деревни. Вселил в них надежду, поднял моральный дух и убедил, что они не одиноки в борьбе с чиновничьим произволом. Я согласился. Выступление прошло на ура. В меня поверили. Мне аплодировали. А в итоге что? Я их всех подвел. Не уберег. Никогда себе не прощу!

– Да прекращайте! Вы же ни в чем не виноваты.

– Виноват, Никита, виноват. Но не будем предаваться унынию.

– Да, не будем.

– Тогда я настолько увлекся овациями, что не заметил притормозивший сзади джип. А Сергей заметил. Заметил он и ствол над опускающимся стеклом и тут же повалил меня на землю. Прозвучал выстрел. После чего черный внедорожник так же быстро исчез, как и появился. Так что, Никита, я обязан твоему отцу жизнью. Он герой.

– Я знаю.

– После бесполезной беседы с участковым Сергей решил меня вооружить. Он был отставным военным, старшим прапорщиком. Прошел не одну горячую точку. Оттуда и сноровка. Оттуда и оружие с кое-какой амуницией, включая эту кобуру.