Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодаря этому я, радостная и возбужденная, чувствовала себя как бы участницей великой драмы жизни, разыгрывающейся на ферме.
Вечером перед началом стрижки, когда ягнят отняли от маток, я писала:
«Овец сгоняют для стрижки. Ах, как жалобно они блеют! Нет звука печальнее, чем плач ягнят на рассвете и низкие голоса маток.
Словно неумолчный стон тысяч душ в аду... Под ясным холодным куполом ночного неба, под леденящим светом звезд на равнине, серебристой от лунных лучей, резкое, хриплое, полное муки блеяние маток неизменно и монотонно откликается на по-детски тонкий плач ягнят.
Звуки, которые издает движущаяся вдали отара, — словно шум толпы в час бедствия; кажется, это море людей изливает свои обиды и отчаяние, это рабы, придавленные горем и болью, молят о свободе и сострадании. По равнинам, голым и бесплодным, несутся крики и плач — это тысячи душ погибают в мучениях, так и не обретя милосердия и покоя».
После нескольких лет засухи впервые пошли дожди.
«Дождь начался на рассвете, неторопливый, но упорный. К полудню уровень воды поднялся на 21 миллиметр. Ручей, обычно едва видимый среди песка, превратился в быстрый поток и вышел из берегов. Эти низкие плоские берега покрыла блестящая водная гладь. Между деревьями от течения образовались воронки и водовороты. Вода красно-бурая, как и песок.
Вечером, когда я шла через веранду в свою комнату, мне странно было видеть разлившуюся воду на месте безжизненных равнин. Водная гладь пролегла, мертвенно блестя, меж прибрежных деревьев. А в ручье стремительно бегущая вода издавала резкие бурлящие звуки. Этот непривычный слуху шум напоминал какую-то торжественную победную песню».
После дождей мы начали совершать прогулки, верхом и в экипажах, на самые отдаленные пастбища. «Под самшитовыми деревьями пышно разросся шпинат. И наконец-то я увидела здесь траву. До сих пор мне почти не верилось, что в этих местах могла расти трава. Овцы существовали каким-то чудом, кормились в основном сухой акацией да пылью. А теперь нам попался по пути лагерь косарей, и мы видели дикие травы, уже скошенные и сложенные в стога. Я нарвала полевых цветов: алые колокольчики, бледно-розовую дикую фуксию с сероватыми листьями, несколько веток пахучего белого львиного зева и еще один цветок, пунти, похожий на боронию, желтый и пахучий». (Это была дикая кассия.)
Я никак не могла нарадоваться чуду, которое сотворили дожди. Вот еще одна запись:
«Мы рвали горошек у ворот на четвертой миле. Теперь поля расцвечены пурпурными пятнами горошка и душистой дикой иберийкой. Горошек — один из самых красивых полевых цветов, он стелется по земле и растет большими массами; пурпурные цветы его имеют ни с чем не сравнимый аромат, мягкий и пьянящий».
Обычно эти экспедиции происходили по субботам или воскресеньям, и возглавлял их младший хозяйский сын. У него была остроконечная рыжая бородка и водянистые глаза. Борода больше всего поразила мое воображение; и вообще он казался воплощением моего идеала фермера-австралийца: высокий, стройный, нервный, но сдержанный, с красивой, чуть вразвалку, походкой человека, привыкшего больше ездить верхом, чем ходить.
Мой герой из «Писем», Норфвест, и есть слегка замаскированный рыжебородый малый. Помню, однажды он случайно коснулся моей обнаженной руки, и я вся задрожала. Такого со мной еще ни разу не случалось.
Любовь никак не входила в мои планы. Я давно дала себе обет не влюбляться и не выходить замуж. Жизнь моя целиком посвящена одной цели, говорила я себе. Я должна стать писательницей! Все остальное не имеет значения.
Тем не менее было время, когда мы с Рыжей Бородой украдкой поглядывали друг на друга, словно ослепленные чем-то необъяснимым, что возникло вдруг между нами.
В моей записной книжке есть упоминания о «чудесной верховой прогулке» с Рыжей Бородой — мы целый день катались по окрестным лугам. Интерес Рыжей Бороды и Катарины Сусанны друг к другу, вероятно, заметили все. Вскоре после этой прогулки отец Рыжей Бороды игриво заметил:
— Строить глазки моему сыну — напрасный труд, мисс Как-вас-там. Он уже обручен с дочерью наших старых друзей.
— А я никому и не строю глазки, — с достоинством отвечала мисс Как-вас-там.
После этого я и не взглянула на Рыжую Бороду; всеми силами старалась я скрыть волнующее чувство, которое он вызывал во мне. Больше уж не было ни встречающихся взглядов, ни робких улыбок. И когда он наездом появлялся в усадьбе с дальних пастбищ, я даже избегала говорить с ним.
Отец Рыжей Бороды был старик добродушный, но с норовом. Он приехал в эти места одним из первых и получил во владение огромную полосу девственной земли по ту сторону Дарлинга. Жене его, тихой, милой женщине, разделявшей с мужем все тяготы, пришлось в свое время мириться со многими лишениями. Бывало, во время родов, рассказывала она, ей помогала одна только местная старуха.
Достигнув благосостояния, наш пионер приобрел важность, стал гордиться своим семейством и владениями. «У него все куры яйца о двух желтках несут», — заметил однажды какой-то гость. И хотя закладные тяжким бременем лежали на тех тысячах акров, что принадлежали ему, по поведению хозяина вы об этом никогда бы не догадались. Он всегда был весел, изысканно вежлив и в широте и щедром гостеприимстве следовал лучшим традициям скуоттерской[9] аристократии. Скупщики опалов, священники, коммерсанты, торговые агенты, странствовавшие между Уилкэннией и опаловыми приисками, — все могли в любое время получить в его усадьбе еду и кров: а рядом с сараем для стрижки овец стоял барак, где останавливались свэгмены[10] и прочий бродячий люд, для которого на много тоскливых миль кругом не было другого пристанища. Засуха опустошила земли. Я восхищалась отвагой, с которой старик балансировал на грани разорения, но порой меня изумляло его тщеславие.
— Должно быть, вам очень интересно, мисс Причард, попасть в такую литературную семью, — однажды за обедом обратился он ко мне через длинный стол.
При моем воспитании и привычке к каждодневным домашним спорам о книгах, поэзии и искусстве, при том, что отец всю жизнь проработал журналистом, невозможно было принять эти слова всерьез.
Но я припомнила, что действительно одна из замужних дочерей хозяина когда-то выпустила книжку, а другая дочь сочиняет сказки.
И я смиренно ответила:
— Да, конечно.
По случаю начала дождей все жители на добрую сотню миль окрест были приглашены в усадьбу на бал. Автомобили еще не проникли в эти края. Многие считали, что они
