— Смотрели, что в папках?

— Да, но ничего не поняли.

— Мне нужно посмотреть, — говорит он.

— У меня с собой, — говорю я, показывая на торчащий из рюкзака ноутбук. Перед тем как уйти, я предусмотрительно захватила его.

— Показывайте, — говорит он.

Мы заходим в ближайшую кофейню и садимся за столик прямо у двери. Мальчишка-официант в длинном переднике направляется к нам, но папа отрицательно мотает головой, и тот возвращается за стойку.

Папа хмурится, разбирая графики и таблички на экране монитора. Мы с Мирой от пережитого и от нынешнего ощущения безопасности почти засыпаем, откинувшись на мягкую спинку диванчика. Официант делает вторую попытку принять у нас заказ, и папа просит принести один эспрессо себе и два латте для нас. Когда официант приносит заказ, папа отодвигает от себя ноутбук.

— Насколько я смог понять, сами по себе эти данные не доказывают ничего плохого. Но и хорошего тоже, — говорит папа, отпивая из маленькой чашки. — Данные говорят об отсутствии достаточных исследований побочных эффектов.

— Как ты это понял? — удивляюсь я, заглядывая в экран ноутбука — там по-прежнему непонятные мне графики и слова.

— После стольких лет расследований я уже сам могу проводить испытания и создавать препараты, — задумчиво сказал папа.

— Что мы можем с этим сделать? Посадить Вадима Петровича в тюрьму? А папа вернется? — спрашивает Мира.

Папа задумчиво потер переносицу.

— Боюсь, что нет. Запуск препаратов с недостаточными сведениями о побочках происходит сплошь и рядом, тем более если говорить о такой высокой эффективности, с какой действует ТЕО900. Скорее всего, на это закроют глаза. Но если это попадет не в научные, а в обычные СМИ, то, возможно, мы выиграем время.

— Время для чего?

— Не знаю. Наверное, на несколько дней они притихнут. Может быть, мама или Алексей снова попытаются связаться с нами. Если, конечно, они… — он замолкает и допивает кофе.

От последней произнесенной фразы я немею, и Мира, кажется, тоже.

— Они с вами связывались? — произносит Мира охрипшим голосом.

Но папа не намерен больше ничего нам объяснять:

— Пока мы ничего не можем доказать, и они оба находятся в опасности. Тем более из-за ваших выходок.

— Скажите нам, — тоскливо просит Мира.

— Нет.

Я понимаю, что больше от него мы ничего не добьемся, и Мира тоже, но дрожащим от обиды и напряжения голосом все же спрашивает:

— Зачем мы ушли из квартиры?

— Мира, хватит. Тебе пора домой.

— Вы тоже находили у себя жучки, да?

— Мирослава, ты заигралась в шпионские игры. Оставь это дело взрослым.

— Вы ничего не делаете. Вы только ждете и трусите, — ее голос дрожит, она замолкает, глотая слезы.

— Мы делаем всё, что можем, — устало говорит папа. — Сейчас, например, я позвоню следователю и расскажу о том, что вы нашли.

Он набирает номер. На той стороне не отвечают.

— Занят, как всегда. Подождем.

Мы ждем еще полчаса. На улице темнеет, как поздним вечером, потому что снова собирается дождь. Допиваем остывший кофе. Мира успокаивается, становится безразлично-усталой. Папа набирает следователя еще несколько раз — без результата. Наконец его телефон звонит. Папа поднимает трубку и молча слушает, отвечает: «Хорошо». Кладет телефон перед собой.

— Мира, звонила твоя мать. Вадим Петрович уже сообщил ей о вашей выходке. Она не может до тебя дозвониться. Тебе срочно нужно домой.

Мира немедленно собирается и уходит, бросив напоследок:

— Представляю, что сейчас начнется.

— Вообще-то тетя Лена звонила не поэтому, — говорит папа, как только за ней закрывается дверь.

По его тону, по судорожным движениям рук я понимаю, что все плохо.

— Месяца полтора назад нашли мужчину, — он запинается. — Предположительно дядю Лешу.

— Живого?

Отрицательно мотает головой.

— Это точно он?

— Сегодня пришел результат ДНК-экспертизы. Это он.

Я молчу и наблюдаю, как бариста делает кофе новым посетителям. В кармане вибрирует телефон.

«Твой папа знает о жучках. Поэтому он увел нас из квартиры. И он знает, что они исчезли из-за работы. Вытащи из него всё, что сможешь. Созвонимся завтра», — как всегда самоуверенно пишет Мира.

— Мира не знала?

— Нет, Лена ей не говорила. Хотела дождаться результатов.

— А ты?

— Что — я?

— Ты знал?

— Лена позвонила мне сразу, как нашли.

Родители ничего нам не сказали. В который раз они посчитали нас детьми и промолчали — папа, тетя Лена, Клочков. Мне стало от этого очень тревожно: в попытках уберечь нас они недоговаривали, избегали разговоров и прямых вопросов. Все вокруг врут. Все притворяются.

Я с мстительным удовольствием подумала, что у меня тоже есть секрет, о котором папа пока не знает. И эта мысль приятно сгладила жестокое разочарование от его молчания.

Однако воображение тотчас нарисовало картинку, как Мира зайдет домой, готовая получить от матери приличную взбучку, но ее оглушат ужасной новостью. И, пока она ехала в метро, ничего не зная, пока ее ожидание хорошего конца не разлетелось на куски, я послала ей сообщение: «Держись».

— Вот это вот что? — Улитка дернула на себя платье, следом за ним выпали другие. Вывалила на пол целый десяток платьев и теперь их разглядывала.

— Уля, положи на место, — просила я. Но Улитка меня не слышала.

На кровати развалился Родик. Вообще-то я пригласила их в оперу, но решила перед спектаклем позвать домой и чем-нибудь угостить. Это было большой ошибкой.

После среды потянулись тягостные дни ожидания. Мира не отвечала на мои звонки. Сообщения от мамы не приходили, и я боялась думать, что это может значить. На курсы я больше не ходила.

Чтобы не сойти с ума в один из таких дней, я придумала визит в оперу. Достала три проходки в театр на Рубинштейна, на генеральную репетицию перед премьерой. Мы часто ходили на репетиции перед премьерами с близнецами, но в этот раз они не смогли — подхватили вирус. Обычно мы болели синхронно (как пловцы, шутила их мама), но в этот раз я была здорова. Поэтому, зная, что Родик и Улитка снова торчат в приюте, позвонила и пригласила их. Они с энтузиазмом согласились и через час материализовались на пороге.

Я-то представляла себе чинное чаепитие и спокойный поход в оперу. Но с порога Улитка спросила: