Он напоил меня чаем с медом. Потом отправил умываться. На выходе из ванной взял меня за руку, приложил палец к губам и провел в свою комнату. Достал из кармана ключ и открыл платяной шкаф. Шкаф доверху был забит папками, дисками, альбомами с фотографиями. Я достала одну из папок — копии дела о пропавшей без вести, мамины фото и имя. Диски были подписаны: «Выходит из школы», «Выходит из дома», «Наружная видеокамера НИИ». Я открыла другую, самую большую папку и увидела в ней показатели исследований, отчеты, графики. «Сравнительный анализ показателей резистентности микобактерий у повторно заболевших», «Результаты клинических испытаний TEO890», «Результаты клинических испытаний ТЕО900». Я подняла глаза на папу в ожидании объяснений. Но он снова приложил палец к губам.

— Пойдем поедим куда-нибудь?

— Пойдем, — ответила я, помедлив.

Мы зашли в ближайшее знакомое кафе с украинской кухней. Там сели в самый дальний угол и заказали по квасу и борщу. Официантка в национальном костюме принесла заказ через пять минут. Папа ждал, когда она наконец уйдет.

— Покажи сообщения.

— Не могу. В них была приписка, что нужно их удалить.

— И ты удаляла?

— Да.

Папа помолчал.

— Правильно делала.

— Похоже на то, как писала она. Без заглавных букв и без знаков препинания. И всякие вещи, которые знали только мы трое.

— Например?

— Например, что мы купили Розиту четырнадцатого июня.

— Какую Розиту?

— Морскую свинку. Она потом умерла.

— Не помню… — Он высыпал на стол зубочистки и сейчас рассеянно перебирал их. — Она не писала, где она или как с ней связаться?

— Ничего такого. Только о встречах.

И я рассказала все с самого начала — о первом сообщении, и о тяжелом ожидании в зоомагазине, и о голом льве.

— Как странно, что ты все это помнишь.

— Но я не помню, что за горошек. А ты?

Он отрицательно покачал головой. Никакого радостного ожидания.

— Ты не веришь, что это она?

— Уже не очень. Прошло очень много времени. И то, что Алексея нашли… — Он вздохнул. — Понимаешь, почему нам нельзя разговаривать дома?

— Нас прослушивают.

— Я не мог в это поверить. Думал, так бывает только в кино. Но попросил знакомого поискать жучки. Мы даже убирать ничего не стали — они были везде. Откуда ты, кстати, узнала?

— Мира рассказала. Еще достала жучок из моего телефона. И еще рассказала, что всё это из-за их работы.

Папа молчал, сосредоточенно перебирая зубочистки. Я поняла, что он мне ничего не говорил, потому что боялся за меня.

— Когда ты нашел жучки дома?

— Два года назад. Скорее всего, они были с самого начала.

— Что за документы в шкафу?

— Все, что удалось найти за три года: записи с камер наблюдения, копии свидетельских показаний, документы исследований в НИИ.

— Ты занимался расследованием сам?

— Да. Но скоро стали приходить сообщения с угрозами и требованиями, чтобы я перестал копать это дело. Потом я обнаружил жучки. И в телефоне. Следили даже за посещениями страниц в интернете, за электронной перепиской, за чатами.

— Это точно связано с ее работой?

Папа пожал плечами:

— Скорее всего. Пропал Леха, потом она.

— Кто мог еще знать про голого льва?

— Кто угодно. Она могла рассказать любому из друзей или на работе.

— Что говорит Клочков?

Папа вскинул голову:

— Откуда ты знаешь о Клочкове?

— Когда я получила первые сообщения, я пошла в то отделение, где мы были с тобой. Капитан дал мне номер Клочкова.

— Что он тебе рассказал?

— Что всех опросили еще тогда, три года назад. Что новостей и ниточек нет.

— Ему тоже угрожали. Анонимно, как мне. Они везде нас достанут.

— Они?

— Вадим Петрович. Вернее, стоящая за ним фармкомпания, инвестор. В препарат вложены огромные деньги.

Я представила себе, каково было ему улыбаться в гостях у предполагаемого виновника маминой смерти.

— Ее друзья знают, почему она исчезла?

— Думаю, да. Нет никакой страшной тайны, все просто, на поверхности.

— И все молчат?

— Кто-то боится за карьеру, кто-то — за семью.

Я промолчала, представляя весь ужас происходящего. Все знают. И все молчат. Потягивают лимонад из высоких бокалов. Спрашивают у меня, как учеба и занятия по рисунку. Ходят на работу, ездят в отпуск, играют с детьми. В памяти всплыли лица ее коллег, которые моментально превратились в ухмыляющиеся морды плезиозавров. Отвратительных морских химер.

— Ее похитили?

— Думаю, нет, она спряталась сама, как только почувствовала опасность. Тем более Алексей к тому времени уже пропал.

Он выпил остатки кваса из граненого стакана и помахал им официантке, чтобы она подлила еще, уже не заботясь о том, что нас услышат.

— Они разрабатывали новое лекарство от туберкулеза. Более эффективное, чем все, которыми лечат сейчас. К которому бактерия туберкулеза нерезистентна. То есть…

— Я знаю, что такое резистентность.

— У них были хорошие показатели, была подана заявка на патент. Было множество статей в научных журналах. Потом результаты клинических испытаний показали, что лекарство, хоть и помогает, дает побочные эффекты, которые сложно отследить. Что было дальше, я не знаю. Скорее всего, мама и Алексей настаивали на перепроверке. Но все было готово для запуска лекарства в оборот. Инвесторы уже выделили огромные деньги на продвижение на рынок. И, если бы они начали исследования заново, это продлилось бы еще года два-три.

Появилась официантка и подлила в наши стаканы кваса.

— Она почти ничего не рассказывала мне. Все, что я знаю, — из документов следствия, из отрывочных слухов. Кто-то рассказал что-то на словах, взяв с меня обещание молчать. Доказать ничего нельзя.

Он отпил из стакана.

— Она пыталась встретиться с мной первый год. Потом еще пару раз. Потом замолчала. Года через два все сошло на нет.

— Как?

— Так же, как с тобой: посылала загадки, ответ на которые знал только я.

— Вы не встретились?

— Нет. Каждый раз происходило что-то, что нам мешало. Они тогда уже следили за каждым моим шагом. Жучок был даже в твоем телефоне.

Я кивнула и спросила уже без надежды:

— Ты видел ее? Хоть раз за три года?