– Эта пыль пронизывает твой корабль, Якуб. Электрическая сеть уже разъедена. Уходи оттуда. Я бы взял контроль управлением на себя, если бы он до сих пор работал.

– Мне нужна только одна минута, – ответил я.

– Делай, что тебе сказано. Включение двигателя через три…

– Я провел здесь четыре долбаных месяца, – сказал я. – У меня воспалился зуб, и жена ушла, а теперь и он тоже. Еще минуту.

– Кто это «он»?

– Просто дай мне немного времени, Петр.

Я снял наушники. Немного времени. Я надеялся, что эта минута прибавит мне мудрости. Я пойму что-то новое о Вселенной или о себе. Может, я поверил Ганушу в том, что Чопра есть ключ к началу всего. Может, я рвусь к смерти. Тогда посмотрим, вокруг чего столько шума.

Миновала минута, мудрость не появилась. Через тридцать секунд синие аварийные огни угасли, и Гостиная погрузилась во тьму, как и Панель.

Пока «Ян Гус 1» работал, я и не замечал, как сильно он шумит. Без гула фильтров, кондиционеров и мониторов я слышал только безостановочный скрежет. Пурпурная фосфоресценция давала ничтожно мало света. Я услышал тихий голос и поискал у стола наушники.

– …вещание, «Ян Гус 1», отзовись…

– Петр? – позвал я.

– Якуб. Я тебя не вижу. Ответь.

Вибрация прекратилась. Панорама ядра закрывала мне весь обзор. Оно было так близко, что казалось, можно дотронуться. Тот слой облака, где я сейчас оказался, был свободен от пыли и не содержал никаких обломков, словно отверг все, кроме меня. Притяжение ядра прекратилось, и «Ян Гус1» неподвижно повис в этой сфере небытия.

– Я здесь, – сказал я, – но воздействие гравитации уменьшилось.

– Ни одна система на корабле не работает. Только связь.

Мне на щеку что-то упало. Я смахнул это пальцем и увидел, что его кончик окрасился пурпуром. Теперь меня окружали хлопья, падающие через расщелины в потолке.

– Петр, – позвал я.

– Да?

– Кажется, кислородная емкость отключена.

Я достал из ящика стола фонарик и двинулся по коридорам. Электронная дверная панель, ведущая в механический отсек, не работала, мне пришлось изо всех сил тянуть петли и толкать, чтобы открыть люк. Миновав пост управления двигателем, я вошел в кислородный отсек, где покоилось на полу трио массивных серых баллонов. Пока через резервуары, предназначенные для сепарации водорода и кислорода, шел электрический ток, они были, возможно, самой важной частью космического корабля. А теперь это три бесполезные емкости с водой, валяющиеся на брюхе, как готовые к закланию свиньи. Свежий кислород не поступал больше в мой мир, углекислый газ не отфильтровывался.

Я сообщил об этом Петру.

– Скажи мне, когда начнешь испытывать головокружение, – ответил он. – И тащи свою задницу к панели управления центральным процессором. Будем исправлять ситуацию. Надо тебя вытаскивать.

Его указания успокаивали. Кто-то взял на себя ответственность. Если Петр даст мне четкие инструкции, как действовать, все еще может наладиться. И не надо думать ни о чем другом.

Я отключил гарнитуру.

– Гануш! – звал я, двигаясь по коридорам. – Гануш!

Панель центрального процессора была холодной и темной. По команде Петра я снял крышку и проверил внутренние провода. Они оставались целыми и пугающе чистыми, как при сборке. Я разобрал пульт в поиске выгоревших плат и контактов. Все как надо. Я давал возможность Петру сказать это первым, но он молчал.

– Вероятно, разорвана проводка от солнечных панелей, – сказал я. – Или сами панели разрушены.

– Иди надевай скафандр, – велел Петр.

– Скафандр?

– Я не хочу, чтобы ты потерял сознание, когда упадет уровень кислорода. Надевай. А я должен… должен проинформировать руководство.

Связь прервалась.

Сначала я облачился в охлаждающий костюм, сложно устроенный комбинезон, для регуляции температуры тела гонявший воду через систему трубок. Сверху я натянул тяжелый массивный скафандр. Изнутри ощущался слабый запах хозяйственной лавки и жженого угля. На Земле десятки, может, сотни миллионов человек задыхались от волнения у телеэкранов и, охваченные тревогой из-за того, что же станет с их космонавтом, листали медийные блоги. Да, более чем вероятно, что мое путешествие на «Яне Гусе 1» захватило воображение всего человечества, далеко за пределами круга моих соотечественников, собравшихся на Петршинском холме и стонавших перед погасшим экраном. Шоу должно продолжаться, даже если его не видят.

Закрываясь в скафандре, тревоги я не испытывал – выживание требовало методичности. Я пристегивал ремни, размещал на спине систему жизнеобеспечения, закреплял шлем, жадно втягивая свежий кислород. Мои чувства восстанавливались, и теперь с правой стороны челюсти усиленно запульсировала зубная боль. Но когда скафандр был надет, оказалось, я не знаю, что делать дальше. Я светил фонариком в темные углы корабля и почти ожидал, что оттуда выползет паук-сенокосец.

Я добрался до спального отсека, сунул руку в ящик, порылся под бельем и тренировочными штанами. Достал коробку из-под сигар и опустил ее в карман скафандра. Это, скорее всего, конец, значит, нужно держать дедушку рядом. Я подумывал спрятаться в спальном мешке, как в плаще-невидимке, защищавшем меня по ночам от монстров, когда я был маленьким. Но не стал.

В системе жизнеобеспечения кислорода хватит на три часа, это время казалось мне вечностью. Столько всего можно сделать. За три часа можно объявить войну, уничтожить города, можно зачать будущих мировых лидеров, заразиться смертельной болезнью, можно обрести веру или утратить. Я вернулся на центральный пост и принялся дергать кабели и пинать неживые панели, с уголка моих губ на стекло шлема капала слюна. Наконец, я услышал голос, но не голос Петра.

– Якуб, – произнес сенатор Тума. – Ты меня слышишь?

– Да.

– Обращаюсь к тебе от имени президента и народа страны. Я снимаю с Петра эту неподъемную ношу. Я послал тебя с этой миссией, Якуб, и поэтому будет правильно, если именно я продолжу разговор.

– Кажется, вы спокойны, – сказал я.

– Не спокоен. Но, может быть, в моем голосе ты слышишь веру в твою миссию. В твою жертву. Ты сам еще веришь?

– Думаю, да. О великих целях трудно думать при декомпрессии. Вы же дайвер. Вам знакома эта дикая боль в легких.

Тума сообщил, что, судя по показаниям датчиков, переданным за несколько секунд до выхода из строя источника питания корабля, внутренняя проводка повреждена в двадцати местах, две из четырех солнечных панелей отключены. Пыль отрезала их как пилой.

– Понимаешь, о чем я? – заключил он.

Я отпустил кабели центрального процессора, и руки свободно повисли вдоль тела.

– Да.

Он сказал, что замена поврежденной проводки потребует примерно двадцать часов, у меня не было для этого ни кислорода, ни оборудования. Еще бо́льшие повреждения, возможно, возникли после полного отключения корабля. Связь могла выйти из строя в любую минуту – питающая ее автономная батарея тоже повреждена и протянет недолго.