— Если холодной воды не боишься, есть у нас тут приспособление, — встает из-за стола, открывает нижние шкафы, достает две пятилитровые пластиковые канистры. — Вот за эту проволоку подвешиваешь, — объясняет Андрей Егорович. На ручках намотана толстая проволока. — Здесь кран. Чуть-чуть приоткрываешь и моешься. Вторая канистра для страховки, нам обычно одной хватает. Кран знаешь где?

— Найду, — довольно улыбаясь. Прежде чем мы расстались, мне объяснили, где здесь можно уединиться, и настоятельно попросили вернуть после купания канистры.

Кран нашла быстро, меня абсолютно не смутила холодная вода. Так жарко, что остудиться не помешает.

— Аля, где тебя носит? — подошел ко мне недовольный Батя, мазнул равнодушным взглядом по таким ценным канистрам. — Лис ладонь располосовал, займись.

— А… Да, сейчас.

Быстро закручиваю крышки на канистрах. Нельзя их здесь оставлять. Я уже поняла: что плохо лежит – общее. А мне их доверили под честное слово, что верну.

Нужно спешить, поэтому бегу. Пусть в них не десять, но литров восемь имеется. Ловлю на себе удивленные взгляды, пока добираюсь до блиндажа. Лис сидит с зажатой в руке тряпкой.

— Как ты так умудрился?

— Гильзу от снаряда вытаскивал, он в нашем окопе застрял, а там край острый…

Пока Лис рассказывает, я раскладываю на столе аптечку.

— Ты красивая, Аля, — с придыханием.

— Спасибо, — сухо отвечаю. В памяти всплывают слова Багирова. Нет, нет. Это просто комплимент. Убираю тряпку, рана действительно глубокая. Кровь тут же просачивается через раскрытую рану.

— Я постоянно на тебя смотрю, а ты не замечаешь.

Застываю с перекисью в руке. Это он сейчас подкатывает? Пока он тут не истек кровью, выливаю перекись на рану. Пусть боль немного его остудит. Даже не морщится.

— Ты мне очень нравишься, Аля…

Алеста

— Каждый день приходишь на перевязку, — строгим тоном, который не очень действовал на бойца.

— Да хоть каждый час, — нагловато. Вот вроде улыбается, а мне от его взгляда и подкатов очень неуютно.

— Каждый час не надо, перевязочного материала не напасемся, — своим тоном даю понять, что он свободен. Отхожу от Лиса, а он перехватывает меня за руку. Ничего грубого, а во мне все протестует.

— Так, пока тебе не пришлось перевязывать голову, убери руки, — я рассержена, он это понимает. Улыбка становится привычной: открытая, простая. Нет в ней нагловатых нот, но осадок все равно остается даже после того, как Лис убирает руки и покидает блиндаж.

Теперь предупреждение Ярослава воспринимается по-другому. Начинаю присматриваться к ребятам, действительно ли я притягиваю их внимание? Получается, что я многого просто не замечала. Или это здесь, на передовой, все по-другому?

Лешку нахожу на краю лагеря. В руках небольшая штыковая лопата, которой он бодро орудует в окопе. Так ему и надо, болтуну! Он копает не один, ребята не из нашего отряда, а то бы я позлорадствовала вслух. Знаю, что здесь, на передовой, без этого никак, и кто-то должен этим заниматься, но злость на Леху не проходит. Пока я думаю, как его наказать, судьба берет эту миссию на себя. Выбросив из ямы немаленький такой булыжник, Лешка наклоняется, камень скатывается тихонько вниз и точнехонько прилетает ему на голову. Каска спасает, но добрый отборный мат льется из уст Лешки, как из рога изобилия. Ребята ржут, никто не кидается его спасть, этого и не нужно. Взбираюсь на насыпь, Леха меня замечает, перестает ругаться.

— Это тебе за то, что обломал мне купание в озере! — пригнувшись, негромко произношу. — Будешь болтать глупости, сама стукну тебя по голове, чтобы думал, прежде чем рот открывать, — договорив, поднимаюсь и ухожу. Если друзья-товарищи подставляют на каждом шагу, то чего ждать от других?

— Аль, ты чего? — летит мне в спину. Не отвечаю. Выговорилась, стало легче, но я его еще не простила.

— Классная краля…

— Задница, как орех…

Лучше сделать вид, что я этого не слышала. Любой мой выпад их только раззадорит.

— Рты закрыли, пока я вас лопатой не уложил! — такого голоса у Лешки никогда раньше не слышала. С шагу сбилась от неожиданности. Ладно, чуточку прощен.

— Алька, ну ты чего? — догоняет меня, хватает за локоть, разворачивает лицом к себе.

— Леш, я все сказала.

— Не понимаю, что я сделал?

— Все ты понимаешь. Зачем меня перед командиром легкодоступной девицей выставляешь? То про трусы мои во всеуслышание вещаешь, то…

— Так это ради прикола, поржать, — перебивает меня.

— К чему ты сказал, что мы на озере вдвоем поплаваем? К чему предложил Багирову на стреме постоять?

— Так я… — растирая ушибленное место.

— Не хочу слушать оправдания! Иди лучше к шишке камень холодный приложи.

— Аль… Ну послушай…

— Жаров, я тебе что приказал делать? — словно из-под земли вырастает майор. Слышал ли он наш разговор? Если слышал, то к лучшему.

— Я получил ранение, наш медик свидетель, — не тушуется Лешка.

Багиров одним взглядом дает понять, что он не намерен шутить.

— Потом поговорим, — бросает Леха, разворачивается и уходит. Майор идет за ним.

Небо Сирии окрашивает яркий закат. День как-то быстро закончился. Скоро начнет темнеть. Что принесет нам первая ночь на передовой? Скоро будем ужинать. Несколько бойцов кашеварят на выложенной из блоков кухне. Если завтра будет тихо, попрошусь в помощницы.

Спускаюсь в блиндаж, забираю свои бутылки, которые мне нужно поскорее вернуть, моим коллегам они тоже понадобятся.

Набираю у крана воду. Приходится чуть нагнуться, оборачиваюсь, ловлю на своей пятой точке взгляды, пойманные врасплох, мужики не тушуются, продолжают оценивающе рассматривать меня со спины. Вновь напоминают, что это мужской коллектив со своими правилами и законами. Пройдет немного времени, и ситуация может обостриться. Неуютно от всей этой ситуации, конфликтов хотелось бы избежать.

В комнатке, в которой можно искупаться, нет даже шпингалета. Нет возможности никак ее подпереть или закрыть. Там, в тылу, я спокойно принимала душ за самодельной шторкой. Точно знала: никто ко мне не вломится, а здесь ситуация поменялась. До сих пор верю, что наши ребята неспособны на подлость, но кроме багировцев тут два отряда малознакомых мужиков.

Бутыль подвешена на крюк, а я ничего не могу придумать с дверьми. От отчаяния портится настроение. Не помогают уговоры: «Я сильная, я со всем справлюсь».

— Что ты здесь одна делаешь? — вновь из ниоткуда появляется майор, заметно злой и раздраженный.

— Искупаться хотела, а тут даже защелки нет, — указываю кивком головы на дверь.