Кэт взглянула на часы – чересчур большие мужские часы, которые она когда-то получила в качестве платы за заказную кражу в гетто Либрополиса, – и заметила, что до назначенного времени остаётся всего пара минут. Она договорилась встретиться с матерью в девять.

Кэт вновь украдкой бросила взгляд на Финниана, стоявшего двадцатью метрами дальше, возле одного из крайних прилавков, и делавшего вид, что листает книги, выставленные на продажу. На Финниане был шикарный чёрный костюм с белой рубашкой и дорогим синим галстуком, его тёмные волосы были аккуратно подстрижены, щетина сбрита, даже чёрные туфли были начищены и блестели. В этом наряде Финниан как нельзя лучше вписывался в атмосферу книжного рынка: он выглядел как студент, которому сегодня предстоял важный экзамен. В Оксфорде по сей день сохранилась традиция празднично одеваться на экзамены. Только вглядевшись в глаза юноши, можно было угадать в них опыт того рода, который невозможно приобрести в аудитории, слушая старых профессоров.

По мнению Кэт, Финниан очень неплохо смотрелся в костюме. Непривычно, немножко как чужой, но в целом – решительно неплохо.

На Кэт, как всегда, была её кожаная куртка. Однако сегодня она скрепя сердце отказалась от своих полосатых легинсов и надела джинсы, принадлежащие Фурии.

– Каталина?

Она обернулась. По привычке она сначала лишь бегло скользнула взглядом по черноволосой женщине, одновременно сканируя окружающую действительность. На первый взгляд её мать пришла без сопровождающих, хотя в сутолоке, творившейся между прилавками, полностью исключить вероятность слежки было невозможно.

– Я пришла одна, – сообщила Эльвира Марш. – А ты?

– Я тоже, – соврала Кэт, едва удержавшись от того, чтобы тайком бросить взгляд на Финниана. (Он волновался за неё и поэтому настоял на том, чтобы сопровождать девушку.)

Кэт обнялась с матерью – сначала нерешительно, затем объятия потеплели, пока вдруг они обе не осознали абсурдность ситуации, в которой находятся, и не отступили друг от друга на шаг – немного поспешнее, чем обычно.

Сходство матери и дочери сразу же бросалось в глаза: тот же рост, те же чёрные волосы, те же черты лица. Однако в последние годы у Эльвиры Марш прорезались морщины, которые, вероятнее всего, были обусловлены не только возрастом, а её силуэт и овал лица слегка расплылись. Впервые с тех пор, как они встретились в Лондоне, Кэт задалась вопросом: не пьёт ли её мать больше, чем надо?

– Как у тебя дела, мам? – спросила она. – Я серьёзно спрашиваю. Я правда хочу это знать.

– После того как мне пришлось искать в Лондоне мастеров, чтобы отремонтировать мою разорённую гостиную?

– Я имею в виду, после того как папа сместил представителей Трёх родов. Я видела в газете его фотографию с Рашель Химмель. Похоже, у него теперь наконец-то есть дочь, которую он заслуживает.

Мать сжалась, и Кэт пожалела о том, что сказала. Не потому, что это было неправдой, а потому, что по лицу матери было заметно, что ей и без шпилек Кэт приходится выносить больше, чем она в состоянии вынести.

– Он ведь давно спланировал всё это, да? – спросила Кэт.

– Конечно, это была его идея. Баронесса слишком охотно позволяла собой манипулировать. Вероятно, она до самого конца верила, что последнее слово останется за ней. Старушка полагала, что Джонатан поможет ей достигнуть положения, о котором она мечтала всю жизнь, и после этого не посмеет действовать против неё. Если бы вы её не убили, возможно, он бы даже сдержал данное ей слово.

– Он должен благодарить нас. Вместо упрямой и вздорной старухи у него теперь есть Рашель, идеальная марионетка.

Мать посмотрела на Кэт взглядом, который решительно не понравился девушке.

– Именно это он и сказал. Ты унаследовала от него гораздо больше, чем думаешь.

– Я в курсе его образа мыслей. Для этого не нужно быть Эйнштейном.

– Совет Трёх родов уже давно потерял всяческое чувство реальности, – заметила мать Кэт. – Кантосы, Химмели и Лоэнмуты так углубились в свои интриги, что уже давно не заботились о благе мира библиомантики. Правильно сделали, что их сместили.

– Ты понимаешь, что эти слова, в сущности, могли бы стоять на листовке мятежников?

В какое-то мгновение мать посмотрела на неё чуть ли не испуганно, но быстро снова овладела собой.

– Твой отец хочет спасти мир библиомантики, а не погубить его.

Кэт покачала головой:

– Он хочет только власти. В последние годы он шаг за шагом завоёвывал положение, которое бы позволило ему при первой возможности захватить бразды правления. Боже мой, мама, он же политик! Ты действительно веришь, что он действует на благо библиомантики? Или на благо людей, которыми собирается управлять?

Какое-то время мать избегала её взгляда, однако, когда они снова взглянули друг на друга, налёт неуверенности улетучился с её лица.

– Твой отец – великий человек, Каталина! Человек, умеющий видеть перспективы. Человек, способный брать на себя ответственность. На нём лежит бремя, о котором ты даже не подозреваешь.

– Ты когда-нибудь видела, чтобы он сомневался в том, что делает?

– Никогда.

– И ты считаешь, что это правильно?

– Если бы он сам не был убеждён в том, что делает, он бы тем более не смог убедить остальных в своей правоте!

Мать и дочь всё ещё стояли возле старинного фасада, в нескольких метрах от человеческого водоворота, просачивавшегося через арку на книжный рынок. Кэт словно бы рассеянно скользнула взглядом вокруг. Финниан перешёл к другому прилавку; казалось, он всё сильнее беспокоился, как будто эта встреча нравилась ему с каждой минутой всё меньше.

– Вообще-то я совсем не знаю отца, – поспешно сказала Кэт, чтобы её матери не пришла в голову идея выяснить, на что это она так вытаращилась. – Я понятия не имею о том, каким он стал. Что побудило его стать политиком и остаться им? Политики страшно непопулярны, и отец знает об этом. Тем не менее отец не прекращает свою деятельность. Неужели он настолько убеждён в своей правоте? Или просто не в состоянии бросить то, что начал?

– В общем-то ты права: ему нужна прежде всего власть, – ответила Эльвира Марш. – Однако ему недостаточно обладать этой властью. Он хочеть распоряжаться ею во имя достойной цели.

– И что это за цель?

– Я уже сказала тебе: он хочет уберечь мир библиомантики. Знала ли ты о том, что между страницами мира уже давно клубятся идеи? Три рода знали об этом, но не предприняли ничего.

– Неправда, – возразила Кэт. – Они приписали экслибрам вину за то, что те якобы пробудили идеи. Это тоже очень просто, не правда ли? Свалить всю вину на тех, кто и без того не в себе, кто слаб и беспомощен, потому что оказался в этом мире, сам того не желая, причём в положении чужака. Чрезвычайно удачный ход!..