Стук этот был знако́м Джиму слишком хорошо. Прежде, когда он раздавался с палубы «Испаньолы», мальчику приходилось слышать его неделями, изо дня в день, особенно по ночам. Иногда стук замолкал на несколько минут или даже часов, но затем неизменно возобновлялся – в рваном ритме, от одного борта корабля к другому. Шаги пирата, передвигающегося с костылём на деревянной ноге.

На лбу Джима выступила испарина. Он заметался во сне, когда человек с костылём, неспешно прохромав по коридору, остановился возле его двери. Потом ненадолго всё затихло, как затихало и тогда, на палубе, пока одноногий пират рассеянно скользил взором по ночному океану.

Наконец снова раздался стук, но не по паркету, а кулаком в дверь.

«Мальчик! – прогремел голос по ту сторону двери. – Мальчик!»

В этот момент Джим проснулся, как просыпался каждую ночь.

Через раздвинутые шторы в комнату падал лунный свет. Джим никогда не задёргивал их, чтобы ни один угол комнаты не погружался в полную темноту, и прежде всего – чтобы была видна дверь. В полусне Джиму казалось, что иначе одноногий пират однажды выступит из этой темноты, словно из тумана, и, как только Джим откроет глаза, Сильвер появится перед его кроватью, опираясь на свой костыль, схватит его и снова хрипло и угрожающе прошепчет: «Мальчик!»

Казалось, в этом шёпоте была заключена вся история, связывавшая их, – история о предательстве, ещё одном предательстве и смерти, разыгравшаяся на борту шхуны «Испаньола» во влажных, непроходимых зарослях Острова Сокровищ.

Мальчик сел в постели, сонно оглядел комнату и убедился, что, кроме него самого, в ней никого не было. Одноногий Джон Сильвер и Джим сначала доверяли друг другу, затем стали смертельными врагами, достигнув в конце концов странного баланса доверия и ненависти. Однако Сильвер даже не знал, что Джим выпал из книги, и, вероятно, по-прежнему влачил своё существование между английскими матросскими трактирами и забытым островом где-то посреди тропического океана.

Если Сильвер сам не стал экслибром. В этом случае он тоже скитался где-то в этом мире и, возможно, искал именно мальчика, чьи поступки когда-то перечеркнули его планы. С тех пор как Джима приютила баронесса Химмель, прошло более трёх лет. Её он в конце концов тоже предал: она не оставила ему выбора. Только оказавшись в резиденции среди мятежников, Джим ощутил себя по-настоящему свободным. Он старался быть полезным везде, где только мог, присматривал за маленьким Пипом и с нетерпением ждал новостей от Изиды и Дункана, которые отправились на поиски сестры Пипа, Фурии. Однако никто не неволил его, не удерживал, не предъявлял ему требований: он мог в любое время уйти или остаться… если бы не стук костыля, тревоживший его ночами. Глухой неотвратимый стук, раздававшийся в коридоре и замолкавший перед его дверью.

«Мальчик!»

Вопреки здравому смыслу Джим должен был собственными глазами убедиться, что одноногого Джона Сильвера здесь нет. Он спустил ноги из-под одеяла на пол, посидел ещё минуту, протирая глаза. Днём он практически не вспоминал о Сильвере и о прошлом вообще, однако по ночам воспоминания появлялись перед ним, словно клубы дыма из паркетных щелей, тянули к нему свои призрачные лапы и нависали над его головой даже после пробуждения, прежде чем окончательно убраться восвояси.

Джим резко поднялся с постели и натянул джинсы, валявшиеся рядом. Однажды ночью на «Испаньоле» он спрятался в бочке из-под яблок и подслушал коварные планы Сильвера. Яблочный запах до сих пор сопутствовал пережитым тогда страхам. Вот и сейчас, когда Джим, медленно переставляя ноги, направился к двери, он ощутил этот аромат – приторно-сладкий, перебродивший, вызывающий тошноту.

Стук в дверь не повторялся. Последний обрывок сна растворился, стал лишь воспоминанием. Джим полностью проснулся, однако помедлил, прежде чем опустить ладонь на ручку двери. Когда он наконец дотронулся до неё, металл показался ему холоднее обычного. Мальчик отворил дверь, и в лицо ему пахну́ло холодом.

В коридоре никого не было.

Однако справа, в неверном свете лампы с абажуром, вдруг появилась фигура человека – огромного, с широкими плечами и внушительным пузом, внезапно пробудившегося ото сна. На Пасьянсе[7], как всегда, был залатанный конфедератский мундир. Ремень с кобурами, где покоились оба его револьвера, он повесил на спинку кресла, в котором, как правило, дремал ночами. Где-то в доме у него была собственная комната, но он почти никогда не ночевал там. Фурия поручила Пасьянсу оберегать её брата Пипа, а солдат чрезвычайно серьёзно относился к своим обязанностям, особенно после исчезновения девочки. Когда Джиму всё-таки удавалось уговорить великана отдохнуть пару часов, Пасьянс уходил в парк резиденции, чтобы побыть в обществе каллисты Нассандры, или прогуливался по окрестным холмам.

– Что?.. – спросонок пробормотал экслибр, выбираясь из кресла.

Пасьянс выпал из бульварного романа, потрёпанный экземпляр которого он уже много лет носил в кармане своего заплатанного форменного мундира. У бывшего солдата армии конфедератов были длинные волосы. Когда-то золотистые, его кудри со временем потускнели, теперь в них пробивались седые пряди. Как и его причёска, экслибр слегка постарел и обрюзг.

Может быть, солдат и перестал следить за собой, но Джим не мог представить себе существа более преданного.

– Это я. Всё в порядке, мне просто приснился кошмар.

Пасьянс облегчённо перевёл дух, привычно огляделся по сторонам и в конце концов снова опустился в кресло:

– Снова тот же дурной сон?

Он тоже говорил вполголоса: в других комнатах мирно спали другие обитатели резиденции – или по крайней мере пытались заснуть. Одни тревожились за Фурию, другие считали её погибшей и горевали о ней, – над теми и другими нависала зловещая тень Адамантовой Академии и опасность боевых действий с её стороны.

– У тебя тоже так бывает, правда? – прошептал Джим.

Пасьянс кивнул:

– Потом легчает, но кошмары никогда не уходят совсем. Не могу отделаться от той войны – даже спустя столько лет. – Он похлопал по кобуре: – Как-то раз я заснул с револьвером в руке. И проснулся от того, что палил во все стороны как сумасшедший. Хорошо, что никого не было рядом: мог ведь и пристрелить ненароком.

В этом коридоре на втором этаже находилась и комната Фурии, в которой сейчас спал Пип, и комната, которую делили Финниан и Кэт. Следующая за ними комната принадлежала Изиде и пустовала с тех пор, как они с Дунканом отправились на поиски Фурии по убежищам.

Джим хотел было напроситься в компанию к экслибру, однако потом решил всё же попробовать снова заснуть. Он как раз собирался пожелать конфедерату спокойной ночи, как вдруг из комнаты Фурии раздался приглушённый вскрик.

– Пип! – Экслибр кинулся бежать по коридору как ошпаренный.