— Когда-нибудь мечтали о воздушном шаре? — вдруг спросил Барни.

— Нет, — ответила Валенси.

— А я да… часто. Мечтаю лететь через облака, видеть пожар заката, побывать в центре сильной бури, чтобы молнии сверкали вокруг; посмотреть на серебряный покров из облаков при полной луне — чудесно!

— Это так и звучит, — подтвердила Валенси. — А я остаюсь в своих мечтах на земле.

И она поведала ему о своем Голубом замке. Ей было легко рассказывать ему. Казалось, он понимал все, даже то, о чем ничего не было сказано. А затем она коротко описала как жила до того, как пришла к Ревущему Абелю. Она хотела, чтобы он понял, почему она отправилась на танцы в «чащобу».

— Знаете, у меня никогда не было настоящей жизни. Я просто… дышала. Все двери всегда были передо мной закрыты.

— Но вы еще молоды, — сказал Барни.

— О, я знаю. Да, я «еще молода» — но это совсем не то, чтобы быть просто молодой, — с горечью ответила Валенси. В какой-то момент она чуть было не призналась Барни, почему ее возраст не имеет отношения к ее будущему, но вовремя спохватилась. Она не станет в эту ночь думать о смерти.

— Хотя, я никогда не была по-настоящему молодой, — продолжила она — «до сегодняшней ночи — добавила про себя» — У меня никогда не было такой жизни, как у других девушек. Вам не понять. Знаете, — у нее возникло отчаянное желание, чтобы Барни узнал худшее о ней, — я даже не любила свою мать. Разве это не ужасно — не любить свою мать?

— Довольно ужасно — для нее, — сухо ответил Барни.

— О, она об этом не знала. Она считала, что я должна ее любить. А я не была для нее или кого-либо еще полезной или приятной. Я была просто… э-э-э… овощем. И я устала от этого. Поэтому я пришла вести хозяйство у мистера Гея и ухаживать за Сисси.

— И, я полагаю, ваши родственники сочли вас сумасшедшей.

— Да… они и сейчас так считают, — сказала Валенси. — Но это для них удобно. Им лучше думать, что я сумасшедшая, чем дурная. Другого выбора нет. Но я живу по-настоящему с тех пор, как пришла к мистеру Гею. Это чудесный опыт. Думаю, я расплачусь за него, когда придется вернуться, но он останется со мной.

— Это правда, — согласился Барни. — если ты приобретаешь опыт, он только свой, собственный. И неважно, сколько ты платишь за него. Чей-то чужой опыт никогда не станет твоим. Да, таков наш забавный старый мир.

— Вы думаете, он и правда старый? — мечтательно спросила Валенси. — Никогда не верила в это в июне. Все кажется таким молодым. В этом трепещущем лунном свете — как юная, вся в белом девушка — в ожидании.

— Лунный свет здесь, на краю чащобы, иной, чем в других местах, — согласился Барни. — Он всегда каким-то образом дает ощущение чистоты — и тела, и души. И конечно, золотой век всегда возвращается весной.

Было уже десять часов. Черное облако драконом поедало луну. Весенний воздух становился холодным — Валенси задрожала. Барни порылся во внутренностях Леди Джейн и вытащил старый, пропахший табаком плащ.

— Наденьте его, — приказал он.

— А вы не хотите сами? — запротестовала Валенси.

— Нет. Не хочу, чтобы вы простудились прямо на моих глазах.

— О, я не простужусь. У меня не было ни одной простуды с тех пор, как я пришла к мистеру Гею, хотя я и делала всякие глупости. Это так забавно — я их так много натворила. Чувствую себя эгоисткой, надевая ваш плащ.

— Вы три раза чихнули. Зачем доводить свой «опыт» с чащобой до гриппа или пневмонии?

Он завернул ее в плащ и застегнул его на все пуговицы. Валенси подчинилась с тайным удовольствием. Как приятно, когда кто-то так заботится о тебе! Она уткнулась в ворот, пропахший табаком, и пожелала, чтобы вечер продолжался вечно.

Спустя десять минут со стороны «чащоб» показалась машина. Барни выскочил из Леди Джейн и замахал рукой. Машина остановилась рядом. Валенси увидела дядю Веллингтона и Олив, в ужасе уставившихся на нее.

Итак, у дяди Веллингтона есть автомобиль! И он, должно быть, провел вечер на Мистависе с кузеном Гербертом. Валенси чуть не расхохоталась в голос, заметив, как изменилось его лицо, когда он узнал ее. Старый надменный лгун!

— Не могли бы вы поделиться бензином, чтобы я мог добраться до Дирвуда? — вежливо спросил Барни. Но дядя Веллингтон не слушал его.

— Валенси, как ты здесь оказалась? — сурово спросил он.

— С божьего благословения, — ответила Валенси.

— С этим беглым арестантом в десять часов вечера!

Валенси повернулась к Барни. Луна сбежала от своего дракона и осветила чертиков в ее глазах.

— Вы беглый арестант?

— Это важно? — вопросом ответил Барни — усмешка заиграла в его глазах.

— Для меня нет. Просто спросила из любопытства, — продолжила Валенси.

— Тогда не скажу. Никогда не удовлетворяю любопытство. — Он повернулся к дяде Веллингтону, и его голос тотчас изменился. — Мистер Стирлинг, я попросил одолжить мне бензина. Если можете, очень хорошо, если нет — мы понапрасну вас задерживаем.

Дядя Веллингтон оказался перед жуткой дилеммой. Одолжить бензин этой бесстыжей парочке! Но как отказать им! Уехать и оставить их здесь, в лесах Мистависа, возможно, до утра? Уж лучше поделиться, и пусть они скроются из виду, пока еще кто-нибудь их не увидел.

— Есть во что налить? — угрюмо проворчал он.

Барни достал из Леди Джейн двухгаллоновую канистру. Мужчины отправились к задку машины Стирлинга и занялись краном. Валенси бросала хитрые взгляды на Олив из-под воротника плаща Барни. Та сидела с возмущенным видом, глядя прямо перед собой. Она не собиралась обращать внимание на Валенси. У Олив были личные причины для негодования. Сесил недавно был в Дирвуде и, конечно, слышал о Валенси. Он согласился, что она сошла с ума, и чрезвычайно озадачился, передается ли умопомешательство по наследству. Важный вопрос в деле обретения семьи — очень серьезный вопрос. Следовало подумать о наследниках.

— Это у нее от Вансбарра, — оптимистично заявила Олив. — У Стирлингов никогда не было ничего подобного — никогда!

— Надеюсь, что это так, очень надеюсь, — с сомнением отвечал Сесил. — Но так или иначе — пойти в служанки — как еще это можно объяснить? Твоя кузина!

Бедной Олив послышался скрытый намек. Портлоуренсовские Прайсы не привыкли объединяться с семьями, члены которых «работали».

Валенси не могла сопротивляться искушению. Она повернулась к Олив.

— Обидно, Олив?

Олив, холодным тоном.

— Что обидно?

— Вот так попасться.

На мгновение Олив решила, что больше не посмотрит на Валенси. Но долг пересилил. Она не должна потерять шанс.

— Досс, — умоляюще сказала она, повернувшись к Валенси, — возвращайся домой, сегодня же.