Что бы подумали Стирлинги и Эдвард Бэк, прочитай они мысли Валенси, остается лишь предполагать. Валенси ненавидела эти похороны, ненавидела людей, что пришли из любопытства, поглазеть на мраморно-белое лицо Сесилии, ненавидела их самодовольство, ненавидела надрывное меланхоличное пение и осторожные банальности мистера Брэдли. Если бы она могла выбирать, всей этой церемонии не было бы совсем. Она бы убрала Сисси цветами, спрятала бы ее от назойливых взглядов и похоронила рядом с ее безымянным малышом под соснами на заросшем травой церковном кладбище, что на границе с «чащобой», после короткой молитвы, прочитанной старым методистским священником. Она помнила, как Сисси сказала однажды:

— Я хотела бы быть похороненной в чаще леса, куда никто не смог бы добраться, чтобы сказать: «Здесь лежит Сисси Гей» — и рассказать мою грустную историю.

Но это! Так или иначе, все скоро закончится. Валенси абсолютно точно знала — и о том не подозревали ни Стирлинги, ни Эдвард Бэк — что намерена сделать. Она провела всю прошедшую ночь без сна, в раздумьях и в конце концов решила.

Когда похоронная процессия покинула дом, миссис Фредерик нашла Валенси на кухне.

— Дитя мое, — робко спросила она, — теперь ты вернешься домой?

— Домой, — рассеянно произнесла Валенси. Она надела фартук и прикидывала, сколько чаю нужно приготовить к ужину. Должны были прийти несколько гостей из «чащобы» — дальние родственники Геев, годами не вспоминавшие о них. И она так устала, что была не прочь занять пару лишних лап у кошки.

— Да, домой, — чуть суровей сказала миссис Фредерик. — Полагаю, ты не думаешь оставаться здесь теперь, одна с Ревущим Абелем.

— О, нет, я не собираюсь здесь оставаться, — ответила Валенси. — Конечно, мне придется побыть пару дней, чтобы навести порядок в доме. Но не дольше. Извини, мама, мне так много надо сделать, все эти люди из «чащобы» придут на ужин.

Миссис Фредерик ушла, весьма успокоенная, да и все Стирлинги с легкими сердцами отправились по домам.

— Мы будем относиться к ней, словно ничего не произошло, когда она вернется, — постановил дядя Бенджамин. — Это лучший план. Так, словно ничего не произошло.

Вечером следующего после похорон дня Ревущий Абель отправился пьянствовать. Он был трезв целых четверо суток и более не мог этого вынести. Перед его уходом Валенси сообщила ему, что покинет дом на следующий день. Ревущий Абель принял ее слова с сожалением. Дальняя родственница из «чащоб» будет отныне вести хозяйство — она согласилась, когда в доме не стало больной девушки, за которой был нужен уход, — но Абель не заблуждался на ее счет.

— Она совсем не такая, как вы, моя деточка. А я обязан вам. Вы помогли мне выбраться из дрянной ямы, и я не забуду этого. И не забуду, что вы сделали для Сисси. Я ваш друг и, если понадобится отшлепать кого-то из Стирлингов и зашвырнуть в угол, посылайте за мной. А сейчас я пойду промочить горло. Боже, я трезв! Не рассчитывайте, что вернусь до завтрашнего вечера, так что, если соберетесь уходить, прощайте.

— Возможно, я уйду домой завтра, — сказала Валенси, — но я не собираюсь обратно в Дирвуд.

— Не собираетесь…

— Найдете ключи на гвозде в сарае, — мягко и решительно прервала его Валенси. — Собака будет в амбаре, а кошка — в подвале. Не забудьте покормить ее, пока не пришла ваша кузина. Кладовка полна, и я напекла хлеба и пирогов. До свидания, мистер Гей. Вы были очень добры ко мне, и я ценю это.

— Мы чертовски неплохо провели время вместе, эт точно, — сказал Ревущий Абель. — Вы лучшая штучка на свете, а все Стирлинги вместе взятые и мизинца вашего не стоят. До свидания и удачи.

Валенси вышла в сад. У нее дрожали ноги, но, несмотря на это, она была спокойна, и внешне, и внутренне. Она держала кое-что в руке. Сад лежал перед нею в теплых ароматных волшебных июньских сумерках. В небе уже виднелись редкие звезды, малиновки перекликались в бархатной тишине просеки. Валенси в ожидании стояла у калитки. Приедет ли он? Если он не…

Он приехал. Валенси услышала Леди Джейн еще далеко в лесу. Дыхание немного участилось. Ближе, ближе — она уже видела Леди Джейн, гремящую по дороге, ближе, ближе — вот он — здесь, выскочил из машины и оперся о калитку, глядя на нее.

— Возвращаетесь домой, мисс Стирлинг?

— Не знаю… пока, — медленно произнесла Валенси. Решение принято, без тени сомнения, но момент был чрезвычайным.

— Я решил заехать и спросить, не могу ли что-нибудь сделать для вас, — сказал Барни.

Валенси пустилась легким галопом.

— Да, есть кое-что, что вы можете сделать для меня, — сказала она, ровно и отчетливо. — Вы женитесь на мне?

Барни молчал несколько секунд. На лице его ничего не отразилось. Затем как-то странно рассмеялся.

— Ну и ну! Я знал, что удача ждет за углом. Сегодня все указывало на это.

— Подождите, — Валенси подняла руку. — Я не шучу, но мне нужно перевести дыхание после такого вопроса. Конечно, со всем моим воспитанием, я совершенно точно знаю, что он — один из тех, которые «не должны задавать молодые леди».

— Но почему… почему?

— По двум причинам. — Валенси все еще не хватало дыхания, но она смотрела прямо в глаза Барни, в то время как все покойные Стирлинги переворачивались в своих могилах, а живущие ничего не делали, так как не знали, что в этот миг Валенси предлагала вступить в брак с нею пресловутому Барни Снейту.

— Первая причина в том, что я… я… — Валенси пыталась сказать «я люблю вас», но не смогла. Ей пришлось искать убежища в притворном легкомыслии. — Я помешалась на вас. Вторая — вот эта.

Она протянула ему письмо доктора Трента.

Барни открыл письмо с видом человека, благодарного возможности делать что-то разумное и надежное. Пока он читал, выражение его лица изменилось. Он понял, — возможно, больше, чем хотела Валенси.

— Вы уверены, что ничего нельзя сделать?

Валенси приняла вопрос.

— Да. Вы знаете, какова репутация доктора Трента по поводу болезней сердца. Я проживу недолго — возможно, несколько месяцев или недель. Я хочу прожить их. Я не могу возвращаться в Дирвуд — вы знаете, какой там была моя жизнь. И… — на этот раз ей удалось. — Я люблю вас. И хочу провести остаток своей жизни с вами. Это все.

Барни облокотился о калитку и довольно мрачно смотрел на белую игривую звезду, что подмигивала ему с небес прямо над кухонной трубой Ревущего Абеля.

— Вы ничего не знаете обо мне. Может быть, я… — убийца.

— Да, не знаю. Возможно, вы нечто ужасное. Все, что о вас говорят, может быть правдой. Но мне все равно.

— Я вам настолько нравлюсь, Валенси? — недоверчиво спросил Барни, отрываясь от звезды и глядя ей в глаза — эти странные, загадочные глаза.