Наконец они достигли тихого уголка в сосновом лесу. Погоня пошла в другом направлении, крики и вопли позади затихли. Валенси, потеряв дыхание, с бешено бьющимся сердцем, рухнула на ствол поваленной сосны.

— Спасибо, — выдохнула она.

— Какой гусыней надо быть, чтобы отправиться в такое место! — сказал Барни.

— Я… не… знала… что… так… будет, — запротестовала Валенси.

— Вам следовало бы знать. Чидли Конерз!

— Для… меня… это… просто… название.

Валенси понимала, что Барни не мог и подумать, насколько далека она от районов «чащоб». Она прожила в Дирвуде всю жизнь и, конечно, он полагал, что она знает. Он не представлял, как она была воспитана. И бесполезно пытаться объяснить.

— Когда я вечером заехал к Абелю, и Сисси сказала, что вы отправились сюда, я очень удивился. И, честно говоря, испугался. Сисси сказала, что беспокоилась о вас, но не хотела переубеждать, боясь, что вы посчитаете, что она думает только о себе. Так что я отправился прямо сюда, вместо того, чтобы ехать в Дирвуд.

Валенси вдруг почувствовала, как под этими темными соснами чудесный свет озарил ее душу и тело. Значит, он приехал, чтобы позаботиться о ней.

— Как только они бросят охотиться на нас, проберемся вокруг к дороге на Маскоку. Там я оставил Леди Джейн. Отвезу вас домой. Полагаю, вам достаточно этой вечеринки.

— Вполне, — кротко сказала Валенси.

Первую половину пути они ехали молча. Разговаривать было бессмысленно. Леди Джейн так ревела, что они просто не услышали бы друг друга. Но Валенси и не смогла бы поддержать разговор. Ей стало стыдно — из-за своего глупого решения пойти на танцы, из-за того, что Барни Снейт нашел ее в таком месте. Барни Снейт, сбежавший из тюрьмы атеист, фальшивомонетчик и растратчик. Губы Валенси кривились в улыбке, когда она думала об этом. Но ей стало стыдно.

А еще ей было радостно — радостно до странного ликования — трястись по ухабистой дороге рядом с Барни Снейтом. Огромные деревья расступались перед ними. Заросли коровяка стояли вдоль дороги, словно роты солдат. Головки чертополоха, попадая в свет фар, казались подвыпившими феями или хмельными эльфами. Она впервые ехала в машине. И ей это нравилось. Она ничуть не боялась, потому что за рулем был Барни Снейт. Они мчались во весь дух, и от скорости ей становилось лучше. Она перестала стыдиться. Осталось лишь ощущение, что она часть кометы, победно рвущейся вперед через ночной космос.

Вдруг, когда сосновый лес поредел до пустоши, заросшей кустарником, Леди Джейн затихла, слишком затихла. Грохот мотора постепенно смолк, и она остановилась.

Барни издал вопль отчаяния. Вышел. Осмотрел. Вернулся сконфуженным.

— Слабоумный идиот. Кончился бензин. Знал, что мало, когда выезжал из дома, но решил, что заправлюсь в Дирвуде. А потом совсем позабыл, спеша добраться до Конерз.

— И что нам делать? — спокойно спросила Валенси.

— Не знаю. Заправиться негде, кроме как в Дирвуде, в девяти милях отсюда. Но я не осмелюсь оставить вас одну. По этой дороге вечно шляются бродяги — да еще и те придурки из Корнерз могут пойти этим путем. Там были парни из Порта. Думаю, лучше всего сидеть здесь и ждать, пока кто-нибудь не проедет мимо и не займет нам бензина, чтобы мы могли добраться до Абеля.

— Так в чем же дело? — спросила Валенси.

— Возможно, придется сидеть всю ночь, — ответил Барни.

— Я не против, — сказала Валенси.

Барни хохотнул.

— Если вы не против, то я тем более. У меня нет репутации, которую можно потерять.

— У меня тоже, — довольно заявила Валенси.

— Просто посидим здесь, — сказал Барни, — а если кому-то в голову придет стоящая мысль, обсудим ее. В ином случае, помолчим. Не считайте себя обязанной разговаривать со мной.

— Джон Фостер говорит, — процитировала Валенси, — что, «если вы полчаса сидите рядом с человеком, молчите и чувствуете себя совершенно уютно, вы сможете стать друзьями. Если нет, вы никогда не подружитесь и даже не тратьте понапрасну время».

— Очевидно, иногда Джон Фостер изрекает разумные вещи, — признал Барни.

Они долго сидели в тишине. Маленькие кролики прыгали, пересекая дорогу. Пару раз где-то весело расхохоталась сова. Далеко на юго-западе в небесах собирались серебристые облака, как раз над тем местом, где, должно быть, находился остров Барни. Тени деревьев кружевами расчертили дорогу.

Валенси была совершенно счастлива. Бывает, что-то рождается внутри медленно, а что-то — словно вспышка молнии. Валенси настигло последнее.

Теперь она точно знала, что любит Барни. Еще вчера она принадлежала самой себе, сегодня же — этому мужчине. Хотя он еще ничего не сделал и не сказал. Он даже не смотрел на нее, как на женщину. Но это не имело значения. Как и то, кем он был и что совершил. Она любила его безо всяких оговорок. Все в ней стремилось к нему. Она не хотела душить в себе эту любовь или отказываться от неё. Оказалось, что она настолько принадлежит ему, что мысли не о нем, мысли, в которых он был не на первом месте, стали невозможны.

Она вдруг и полностью осознала, что любит его, в тот момент, когда он наклонился над дверью, объясняя, что у Леди Джейн закончился бензин. Она взглянула в его глаза в лунном свете и поняла это. За одно короткое мгновение все изменилось. Старое ушло прочь, пришло новое.

Она больше не была маленькой старой девой, незаметной Валенси Стирлинг. Она стала женщиной, которая любит, и от этого богатой и значительной — для себя самой. Жизнь потеряла пустоту и бесполезность, а смерть больше не могла обмануть ее. Любовь уничтожила последний ее страх.

Любовь! Нечто обжигающее, мучительное, невыносимо сладкое, овладевшее телом, душой и мыслями! Нечто прекрасное, неуловимое, чисто духовное в своей сердцевине, словно легкое голубое сияние внутри нерушимого бриллианта. Никакие мечты не могли сравниться с этим. Больше она не была одинока. Она стала одной из многих своих сестер — женщин, которые когда-либо любили.

Барни не нужно знать об этом — хотя, она бы не возражала, если бы он знал, хоть чуть-чуть. Но теперь любовь была в ней самой, и все вокруг удивительным образом изменилось. Просто любить! Она не просила, чтобы любили ее. Ей было достаточно вот так сидеть рядом с ним в тишине, вдвоем, этим летним вечером, в белом лунном сиянии, на ветру, что прилетал из сосновых лесов. Она всегда завидовала ветру. Свободный. Гуляющий сам по себе. Через холмы. Над озерами. Каким вкусом, какой мелодией он обладал! Какой магией приключений! Валенси казалось, что она обменяла свою изношенную душу на новую, еще горячую, с наковальни из кузницы богов. Оглядываясь назад, она видела лишь скучную, бесцветную, безвкусную жизнь. Теперь же перед ней появилась поляна фиалок, пурпурных и ароматных — своих собственных. Неважно, кто был или что произошло в прошлом Барни — неважно, кто будет или что произойдет в будущем — никто никогда не отнимет у нее этот прекрасный миг. Она полностью отдалась очарованию момента.