Валенси выпрямилась. Страх еще держал ее в своих тисках, но душа вновь принадлежала ей. Она не подведет свой внутренний голос.

— Доктор Столлинг, — медленно произнесла она, — сейчас у меня нет никаких долгов перед матерью. Она вполне здорова, и у нее есть все, что нужно — и помощь, и друзья. Она совсем не нуждается во мне. Я же нужна здесь. И я останусь.

— Браво! — с восхищением сказал Ревущий Абель.

Доктор Столлинг опустил палец. Никому не дано потрясать им вечно.

— Мисс Стирлинг, неужели ничто не может повлиять на вас? Вы помните дни своего детства…

— Очень хорошо. И ненавижу их.

— Вы понимаете, что скажут люди? Что они говорят?

— Могу представить, — ответила Валенси, пожав плечами. Она вдруг избавилась от страха. — Не напрасно же я двадцать лет слушала сплетни на чаепитиях и швейных вечеринках в Дирвуде. Но, доктор Столлинг, мне все равно, что они говорят, совсем все равно.

После этих слов доктор Столлинг удалился. Девушка, которую не волнует общественное мнение! Для которой не важны священные узы семьи! Ненавидящая свои детские воспоминания!

Затем пришла кузина Джорджиана — по своей собственной инициативе — никто и не собирался посылать ее. Она нашла Валенси в одиночестве, за прополкой своего маленького огорода, и выдала все банальности, какие могли прийти ей в голову. Валенси терпеливо выслушала ее. Кузина Джорджиана была совсем не плохой душой. Затем Валенси сказала:

— А теперь, когда вы высказали все, что накипело, кузина Джорджиана, посоветуйте, как приготовить протертую треску так, чтобы она не была сухой, как каша, и соленой, как Мертвое море?

— Нам просто придется подождать, — постановил дядя Бенджамин. — В конце концов, Сисси долго не проживет. Доктор Марш сказал мне, что она может умереть в любой день.

Миссис Фредерик всхлипнула. Было бы намного легче перенести, если бы Валенси умерла. Тогда бы она могла хотя бы надеть траур.

Когда Абель выдал Валенси ее первую зарплату — точно в срок, в купюрах, пропахших табаком и виски, — она отправилась в Дирвуд и истратила ее всю до последнего цента. Она купила на распродаже симпатичное платье из флера, зеленое, с поясом из малинового бисера, пару шелковых чулок к нему и затейливую зеленую шляпку с малиновой розой. Она даже приобрела маленькую, дурацкую ночную сорочку, украшенную лентами и кружевами.

Она дважды прошла мимо дома на улице Вязов — Валенси никогда не думала о нем, как о родном, — но никого не увидела. Без сомнения, мать сидела в гостиной, раскладывала пасьянс-солитер и жульничала. Валенси знала, что миссис Фредерик всегда жульничает. Она никогда не проигрывала. Большинство прохожих, встретившихся на пути, сурово смотрели на Валенси и проходили мимо, холодно поклонившись. Никто не остановился поговорить с нею.

Вернувшись домой, она надела зеленое платье. Затем сняла, почувствовав себя неловко, словно раздетой, из-за низкого выреза и коротких рукавов. Малиновый пояс на бедрах казался почти неприличным. Она повесила платье в шкаф, расстроившись, что понапрасну потратила деньги. У нее никогда не хватит смелости надеть это платье. Декларация Джона Фостера не имела в данном случае силы. Здесь держали верх привычки и традиции. Но позже, спустившись вниз в своем старом скучно-коричневом платье и увидев там Барни Снейта, она вздохнула с сожалением. То зеленое очень шло ей — хватило одного стыдливого взгляда, чтобы заметить это. Глаза заблестели, словно чудные коричневые алмазы, а пояс придал плоской фигуре совсем иной вид. Она пожалела, что сняла его. Но существовали вещи, о которых не знал Джон Фостер.

Воскресными вечерами Валенси ходила в маленькую церковь Свободных Методистов, она находилась в долине, у края «чащобы» — небольшое серое здание без шпиля, среди сосен, а рядом с ним, в окруженном дощатым забором заросшем травой заднем дворике — несколько осевших в землю надгробий и могильных камней, покрытых мхом. Ей нравился священник, который здесь проповедовал. Он был простым и искренним. Пожилой человек, он жил в Порт Лоуренсе и приезжал по озеру на легкой моторной лодке, чтобы провести службу для прихожан из маленьких ферм на холмах — у них не было другой возможности послушать послания Евангелия. Валенси нравились эти простые службы и самозабвенное пение. Ей нравилось сидеть у открытого окна и смотреть на сосны. Конгрегация была совсем незначительной. Всего несколько человек, в основном, бедных и неграмотных. Но Валенси любила эти воскресные вечера. Впервые в жизни ей нравилось посещать церковь. Слух о том, что она «переметнулась к свободным методистам», дошел до Дирвуда и уложил бедную миссис Фредерик в постель на целый день. Но Валенси никуда не металась. Она ходила в эту церковь, потому что ей так хотелось, и потому что каким-то необъяснимым образом приносило радость. Старый мистер Тауэр значительно отличался тем, что верил в то, что проповедовал.

Ревущий Абель, как ни странно, не одобрял эти посещения церкви на холме с непреклонностью, которой могла бы позавидовать миссис Фредерик. Он считал «Свободных методистов бесполезными. Он был пресвитерианцем». Но Валенси продолжала ходить туда, не обращая на него внимания.

— Скоро мы услышим о ней что-нибудь худшее, — мрачно предвещал дядя Бенджамин.

Так и случилось.

Валенси не могла объяснить, даже себе, почему ей вдруг захотелось отправиться на ту вечеринку. Это был танцевальный вечер в «чащобе» в Чидли Конерз, а такие события в Чидли Конерз не предназначались, как правило, для хорошо воспитанных молодых леди. Валенси узнала об этом вечере, потому что Ревущий Абель был приглашен туда в качестве одного из скрипачей.

Но идея пойти туда не пришла ей в голову прежде, чем Ревущий Абель не объявил об этом за ужином.

— Пойдете со мной на танцы, — распорядился он. — Вам полезно немного пошевелиться и разрумяниться. Совсем зачахла, нужно как-то ожить.

Валенси вдруг поняла, что ей хочется пойти. Она не знала, что это такое, танцы в Чидли Конерз. Все ее представления основывались на чопорных собраниях, которые в Дирвуде и Порт Лоуренсе назывались танцами. Разумеется, она понимала, что вечеринка в Конерз нечто совсем иное. Конечно, обстановка там более непринужденная. Но это намного интересней. Почему бы ей не пойти? Сисси на этой неделе казалась вполне здоровой, состояние ее улучшилось. Она была не против побыть одной. Она уговаривала Валенси пойти, если той хочется. А Валенси очень хотелось.

Она отправилась в свою комнату одеваться. Скучно-коричневый шелк вызвал приступ протеста. Надеть такое на вечеринку! Никогда. Она сняла с плечиков зеленый флер и лихорадочно натянула на себя. Было ужасно чувствовать себя настолько… настолько раздетой только потому, что открыты руки и шея. Это все симптомы стародевичества. Она справится с этим. Итак, платье и туфли-лодочки!

Впервые, после нарядов из органди, которые Валенси носила, будучи подростком, она надела нарядное платье. Но она никогда не выглядела вот таким образом.