– Что в нем такого особенного? – усмехнулась я.

– Да нет, ничего, – вдруг пошла на попятныйбабка. – Дом как дом, только большой больно…

– Ага, – подал голос мужчина. – Большой да непростой.

– Это вы насчет привидений? – я решила нецеремониться. – Так мы в них не верим. И вам не советуем.

– В них хоть верь, хоть нет, – заметил мужичок ипокачал головой. – А место как есть дурное.

Мы с Женькой сели без приглашения на скамейку, дядькепришлось подвинуться, что он сделал с охотой, видно, был не прочь поболтать.

– Чем же это место знаменито? – не унималась я.

– Ну, люди разное говорят… вроде там богатстванесметные, – весело подмигнул он, переглядываясь с НадеждойНиколаевной. – Только вот в руки не даются. И знаешь, что есть, да невозьмешь.

– А кто взять пытался? – задала я очереднойвопрос.

– Ну… говорят, пытались, – туманно ответил дядя.Стало ясно: конкретными сведениями здесь не разжиться.

– Вовка Ляпов в дом как-то влез, – заговорилаНадежда Николаевна. – Давно, лет десять назад. Хозяева на ту пору в городуехали. Такого страха там натерпелся. Он запойный, жена его выгнала, вот иполез сдуру, искал, нет ли чего выпить. А там… уж не знаю, правда ли, нет ли, аговорит, видел он девку, всю в белом. Явилась она ему и пальцем грозит. Мол,зря ты сюда забрался. Он бутылку в холодильнике нашел, выпил и давай деру. Ачерез два дня помер.

– Так ведь запойный, – пожала я плечами. –Мог и помереть.

– А Серега? – вступил в беседу дед. –Никодимов. Кузьминична наняла его линолеум на кухне постелить. А ему до селадалеко добираться, он у нее остался ночевать. И тоже от страха всю ночь глаз несомкнул. А потом у него рука начала сохнуть. Врачи ничего найти не могут, арука плетью висит.

Признаться, и этот рассказ меня не впечатлил.

– А что за девушка в белом, которая запойномупривиделась? Просто девушка или какая-то особенная, имеющая к домуотношение? – решила уточнить я.

– Так ведь старой хозяйки дочь, Кузьминичне, сталобыть, она теткой доводится. Она в доме удавилась, – пояснила НадеждаНиколаевна. – Мне мать покойная рассказывала. Испугалась, что в тюрьму ееотправят, вот и наложила на себя руки.

– За что в тюрьму? – встрепенулась Женька.

– Брата она убила. Яшку-Каина. Он, говорят, приставал кней, даром что брат. Она возьми и застрели Яшку из его же пистолета. Он был лютыймерзавец, свет такого не видывал. Говорят, родного отца убил. Хотя здесь правдыне сыщешь, может быть, и нет, зря болтали. Он после революции в ЧК подался,всех здесь в страхе держал. Попробуй что скажи ему, и сразу в кутузку. А оттудаодна дорога – на кладбище. Мама рассказывала, как появится он в своей кожанойтужурке с наганом в руках, все по домам прячутся. Еще он любил народ собиратьвозле церкви. Сгонят всех со дворов, а Яшка давай речи толкать про новуювласть. Только ему все равно, что новая власть, что старая, форменный бандитбыл. Наган-то дали, вот он и грабил всех подряд. Говорили, много всего нахапал,да не попользовался вдоволь, застрелила его сестра, она здесь учительствовала.Приехали его дружки за ней, а она их не дождалась, в петлю полезла. Говорят,все, что он награбил, где-то в доме спрятано. А Яшка добро свое стережет. И натом свете оно ему покоя не дает. Мать с сестрами чекисты не тронули. Увторой-то дочери полюбовником был местный начальник. Так и остались в доме житьвтроем: мать да две дочки, пока младшая не померла. Народ их сторонился, да онии сами особняком держались, стыдно было людям в глаза смотреть из-за Яшки.Много он дел натворил…

– И что, хозяева награбленным так и невоспользовались? – спросила я.

– Так проклято золото, кто его возьмет, тот счастья неувидит.

– Ясно, – кивнула я, история вполне годилась дляприключенческого романа, но достоверной мне не показалась. По моему мнению,награбленное должно было заинтересовать друзей-чекистов, и тут уж никакойлюбовник не поможет. Перерыли бы дом снизу доверху… Очень жаль расстраиватьЖеньку, но на золото-бриллианты рассчитывать не приходится. Конечно, Яшка могнаграбленное зарыть где-нибудь в саду… Я вздохнула и покосилась на Женьку,пытаясь понять, какое впечатление на нее произвел рассказ. Подруга сидела сзадумчивым видом, глядя себе под ноги.

– Ты про огни расскажи, – предложил старичок,обращаясь к Надежде Николаевне.

– Что за огни? – встрепенулась я.

– Когда Кузьминичну похоронили, у меня внук гостил. Унас в саду баня, в ней на втором этаже он себе комнату устроил. Из окна дом вашхорошо виден. Внук ночью с гулянья пришел, сел у окна покурить и видит: у васна втором этаже свет мелькает. А в доме-то уже никого не было…

– Интересно, – вздохнула я, вспомнив огонек, чтовидела этой ночью.

– А как брат ее помер? – вновь подал голосстаричок.

– Брат Дарьи Кузьминичны? – уточнила я.

– Ага, – кивнула Надежда Николаевна. – Застолом он умер, в кабинете своем. Ночью. Сестра его утром нашла. Сидит он застолом, а в руках авторучка. Вроде бы писал чего-то, но бумагу-то не нашли.Милиционер, который приезжал, все про бумагу эту расспрашивал, а Кузьминичнаотнекивалась, не было, говорит, никакой бумаги.

– От чего он умер?

– С сердцем плохо стало. Раз – и нет человека. А лицо унего было такое страшное, вроде увидел чего и испугался. Может, оттого сердце иостановилось?

– И мужик ее пропал, – не унимался дед.

– Какой мужик? – не поняла я.

– Кузьминична на старости лет замуж вышла. Был одинздесь у нас, из города, шабашил. Ну, она всю жизнь в старых девах просидела, атут бес попутал. Вышла за него. Он непутевый был, выпить любил. А она к немууважительно так, Михаил Иванович… Стал он у них в доме жить, и его точноподменили. Ходил как пришибленный. А потом и вовсе исчез.

– Что значит исчез? – не поверила я.

– А то и значит. Пропал человек в одночасье, и нет его.

– И милиция его не искала?

– Кто ж искать будет? Кузьминична поначалу говорила, назаработках он. А потом и вовсе говорить перестала. А Мишку с тех пор большеникто не видел.