– Прости, я не хотел. Я пытался позвонить, но…

– У меня украли телефон.

Она забросила замок в корзинку и стала задним ходом выводить велосипед с парковки.

– Мы можем поговорить? – спросил я.

– Мне нужно домой, – ответила она, не глядя мне в глаза. – У меня очень много дел, занятия начинаются через три дня.

– Я могу тебя проводить, – предложил я. – Если ты поведешь велосипед.

Она вздохнула и повела велосипед вперед, положив обе руки на руль, – так поспешно, что мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать.

– Почему ты не хочешь разговаривать со мной? – спросил я.

– В смысле? Мы же сейчас разговариваем.

Я пошел следом за ней по пешеходному мосту через Рингвеген. Амина смотрела далеко вперед и продолжала идти быстрым шагом.

– Тебе что-то известно, Амина?

Она не ответила.

– Пожалуйста, ты должна мне рассказать! – с мольбой в голосе попросил я.

– Я ничего не знаю! Я все рассказала полиции.

Сделав несколько быстрых шагов, я поравнялся с ней:

– Ты знала, что Стелла общалась с Кристофером, не так ли?

– Да, – коротко ответила она.

Мы зашли в Городской парк.

– Они были вместе? У Стеллы были отношения с этим мужчиной?

Мы как раз миновали кафе, когда она резко затормозила и уставилась на меня.

– Нет, ничего такого не было. Они встречались пару раз в баре, знали друг друга достаточно поверхностно. Не более того.

Ее глаза блестели в полумраке. Она убрала одну руку с руля, и велосипед пошел неровно.

– Ты тоже с ним знакома? – спросил я.

Она снова обернулась, решительно схватилась за руль и покатила велосипед по гравийной дорожке.

– Амина! – проговорил я. Мой голос прозвучал суровее, чем мне бы того хотелось. – Стелла сидит в изоляторе. Ты когда-нибудь бывала в камере? Знаешь, какая там обстановка?

Меня чуть не сбил с ног бегун с наушниками, который пробормотал что-то типа «проклятый старикашка», но я тут же снова догнал Амину. Она чуть замедлила шаг. Беззвучные слезы текли по ее щекам, болью отзываясь в моем сердце. Мое первое движение было – обнять ее, как ребенка, ведь она и была ребенком. Вместо этого я попросил прощения.

– Мне плохо, Амина. От всего этого я просто схожу с ума.

– Я знаю, – проговорила она, всхлипывая. – Мне тоже очень хреново.

– Расскажи, – попросил я.

У нас с Аминой всегда были особенные отношения. Случалось, она предпочитала обратиться ко мне, а не к своим родителям. Думаю, я знаю об Амине такое, чего не знает никто из взрослых.

Это произошло четыре года назад. Поздняя осень после конфирмации. Девочки учились в девятом классе, и наша команда возглавляла рейтинг своего региона среди женских команд.

Однажды утром на лестнице приходского дома стоял Рогер Арвидсен, в меховой шапке. Вид у него был потерянный и расстроенный.

Рогер Арвидсен выглядел старше, чем был на самом деле. Ему только что исполнилось пятьдесят, но пренебрежение к гигиене и плохая наследственность в сочетании с малоподвижным образом жизни, курением и постоянным употреблением кофе придавали ему весьма своеобразный вид. Его очень портили коричневые зубы, двойной подбородок и грязные пальцы. Дети в нашем квартале прозвали его Монстром.

Каждое воскресенье Рогер честно сопровождал в церковь свою маму, у которой жил. У меня вскоре вошло в привычку беседовать с ним каждый раз, когда мы встречались, поскольку я предполагал, что, помимо матери, с ним мало кто общается. Ясно было, что умом Рогер обижен, однако он производил впечатление человека доброго и скромного, заслуживающего хорошего отношения.

Ни разу Рогер сам не обращался ко мне, и, когда мы беседовали, каждое слово приходилось тянуть из него буквально клещами. Поэтому я сразу понял, что что-то случилось, увидев его на церковной лестнице без мамы.

Я спросил, чем могу ему помочь.

В следующую минуту Рогер уже сидел в моем кабинете, по-прежнему в меховой шапке. Зубы у него стучали. От его рассказа я испытал почти физическую боль.

Рогер сообщил, что его дважды навещала юная девушка. Оба раза это происходило сразу после того, как его мать уезжала играть в бинго. Он знал, что девушка приходила не одна. Он видел ее подружку, которая стояла в подъезде на карауле.

Девушка спросила, не угостит ли Рогер ее кофе, что он и сделал. Его так воспитали. Когда приходят гости, им предлагают кофе. В первый раз они лишь немного поболтали, и девушка снова исчезла. Но в следующий свой приход в разгар беседы она попросила Рогера снять брюки. Само собой, он отказался. Он не понимал, каковы намерения у этой девушки, но догадывался, что вряд ли она влюблена в него. После долгих уговоров Рогер все же разрешил девушке посидеть у него на коленях. Она засняла эту сцену своим мобильным телефоном.

– А потом потребовала у меня тысчонку, – пояснил Рогер. – Если я не дам ей тысячу, она распространит эти фотографии и заявит в полицию. Сказала: тогда все подумают, что я педофил. Якобы обо мне уже слухи ходят.

Так что он дал ей тысячу крон. По поводу этой части рассказа его трудно было в чем-то упрекнуть. Он не первый человек на свете, пытавшийся откупиться от лживых обвинений.

Однако теперь он нашел в почтовом ящике записку от той девушки, где она требует еще тысячу крон, иначе фотографии окажутся в полиции.

– Я не хочу, чтобы у нее были неприятности, – проговорил он. – Я тоже виноват.

Решительно поднявшись, я заверил Рогера, что немедленно займусь этим делом.

Я даже не стал спрашивать имя девушки. И так было предельно ясно, о ком речь.

Я сказал диаконисе Монике, что у меня мигрень, понесся домой и стал так колотить в дверь Стеллы, что она тут же открыла мне.

– Какого дьявола ты натворила?

Я никогда не ругаюсь. Стелла была буквально раздавлена. Она тут же во всем призналась. Поклялась, что вернет деньги и попросит прощения. Это была просто дурацкая игра, которая вышла из-под контроля. Ничего подобного никогда больше не повторится.

Ульрике я ничего не рассказал. С одной стороны, мне казалось, что я ее обманываю, – такими вещами вроде бы положено делиться с супругой. С другой стороны, я пожалел ее, следуя пословице, что то, о чем мы не знаем, не может нам навредить. Задним числом вынужден признать, что за всем этим стоял стыд. Я не мог примириться с тем, что моя дочь могла так поступить, и не желал, чтобы кто-нибудь другой, даже моя жена, об этом узнал.

В следующее воскресенье после службы я отвел Рогера в сторонку. И снова мне пришлось тянуть из него каждое слово.