– Вот с этого места поподробнее, – заинтересовался Муха. – Не стоит? Или русалочьи хвосты мешают?

Каспер поморщился и вздохнул, но ответил по существу:

– Их организмы вроде бы функционируют, в них идут почти понятные биохимические процессы – яркий пример усвоение пищи, но сколько это будет продолжаться, к чему приведет, есть ли у вида водяных будущее – то есть смогут ли они иметь потомство? Пока все это вопросы без ответов. Водяные замечают какие-то изменения в своих организмах, совместно с учеными из купола ведут исследования по этой теме, собирают научный материал, ведут статистику… но времени прошло слишком мало, выводы делать рано. Пока ясно, что «оживляж» утопленников произошел вовсе не по голливудскому сценарию, они не зомби.

– Они зомби, только не страшные, а несчастные, – вставила Шурочка и огорченно вздохнула.

– Да, многие люди считают их именно ходячей – вернее, плавающей – нежитью. Но сами водяные думают, что это не так, что они новый вид с непонятной пока физиологией.

– Как столько слов у тебя в башке помещается, профессор? – недовольно проронил Муха. – Зомбаки они, без вариантов.

– Если честно, и сам считаю, что они все-таки зомби, – признался Каспер.

– И чего тогда усложняешь?

– Образование позволяет, – Каспер ответил спокойно, без вызова. – В общем, водяные надеются на лучшее, и эта надежда их ослепляет. Но ученые видят, что физиология водяных, видимо, подстегнутая разломом или зельем как допингом, постепенно все-таки угасает, и водяные превращаются в тех самых «живых мертвецов». Вся разница с Голливудом – присутствие до последнего момента ясного сознания. И это при очевидных проблемах с мозгом как биоэлектрическим генератором разума.

– Бли-ин. – Шурочка многозначительно посмотрела на Муху и, как бы соглашаясь с его предыдущим высказыванием, неодобрительно покачала головой: – Ни буквы не поняла. Мальчики, может, музычку включим?

– Радио уже не ловит, – заметил Муха. – Мы в зоне.

– А у меня флэшка! – Шурочка оживилась, в надежде, что сейчас последует команда врубить «музычку», поскольку не только ей осточертела заумная лекция Каспера. Но ее надежды не сбылись. Лунев жестом приказал всем, кроме Каспера, умолкнуть.

– Для милых дам выражусь попроще, – продолжил Каспер. – Гнилая жижа, в которую превращается мозг после месяцев замедленного разложения, не может в принципе генерировать никакие импульсы, то есть мысли, но водяные остаются в сознании.

– Это попроще? – Шурочка на миг подняла взгляд к потолку и протяжно, с призвуком выдохнула: – Подъезжаем, мальчики.

– Вот такая странная обстановка в Московской зоне разлома, – резюмировал Каспер. – Есть город и обитатели под водой, есть остатки города и жители над водой, и, что удивительно, они сосуществуют. Мирно или не очень, но сосуществуют. Возможно, благодаря тому, что водяные не заразны. То есть укусить и сделать водяным, как мифические вампиры, они не могут.

– Зато сожрать могут, – напомнил Муха. – Или утопить.

– Сожрать могут. А вот утопить – нет. Ведь любой утопленник автоматически становится водяным, но при этом не факт, что способен резко пересмотреть свои взгляды на жизнь, а вернее – на существование. А возиться и перевоспитывать водяным некогда.

– Это сейчас им некогда, – заметил Муха. – А начнут вымирать, пойдет дело. Да оно наверняка уже идет, просто пока не в масштабе.

– Возможно. Но народ не беспокоится. Естественно, уже существуют легенды о Ромео-Джульеттах, рыбаках и русалках: она его поразила красотой, он прыгнул за ней и пошел на дно. Утонул, ясный день, она принялась рыдать, а он очнулся и стал водяным…

– И жили они счастливо, пока не попали в один день под винты военного катера, – с усмешкой закончил Муха.

– Ну да, примерно как-то так. Возможно, нечто такое и впрямь произошло разок-другой. Но тут следует уточнить. Рыбак наверняка был сильно пьян и утонул не от большой любви к русалке, а просто случайно упав за борт. Ведь вероятность алкогольного эксцесса гораздо выше вероятности возникновения чувств к распухшей сине-зеленой утопленнице с белесо-мутными выпученными глазами. Уже потом, с точки зрения водяного, она, возможно, и становится привлекательной, но живому… столько и не выпить.

– Короче, – вновь попросил Андрей.

– Короче, кирсановцы и «жемчужники» – люди практичные, без предрассудков, пришли к выводу, что пока водяные и русалки не разложились окончательно, их надо использовать по полной программе. И пошли-поехали рефконтейнеры с морожеными продуктами в зону, а спецконтейнеры с матценностями из зоны. А потом ЦИК договорился о покупке и установке шельфовых платформ без оборудования, а еще чуть позже была построена собственно «Черная жемчужина», купол над разломом. Между прочим, уникальный инженерный проект, который без десятков тысяч рабочих рук водяных не удалось бы воплотить ни за что. Такой вот неклассический сюжет о живых и неживых.

– Сюжет что надо, – согласился Андрей. – Авангардный.

– Нет, если вдаваться в частности, можно привести массу «классических» конфликтных эпизодов. Как нежить хватала и жрала рыбаков или как бесстрашные водолазы мочили плавающих зомби в затопленных сортирах. На периферии бывало всякое, но с происходящего в центре можно «списать» только производственный роман в жанре соцреализма. Конечно, с драматической составляющей. Ведь строители были все обреченными, и они об этом догадывались. И все-таки работали не покладая рук. Вероятно, чтобы утопить в работе мысли об отсутствии перспективы.

– Слышьте, академики! Вон уже блокпост, – с явным облегчением в голосе заявила Шурочка. – Там вы сами договаривайтесь, мальчики. Там наши липовые карточки не пройдут. А целоваться мне больше не хочется.

– Я же сказал, не проверяют они въезжающих, – уверенно заявил Каспер.

– Но сало лучше перепрятать. – Муха вопросительно взглянул на Лунева, дождался одобрительного кивка и аккуратно, пальцем постучал Шурочке по плечу: – Тормозни, птаха, я выйду. Не помешает подстраховать.

Муха исчез в серой пелене, а машина медленно двинулась дальше…

…Побережье Московского моря выглядело именно так, как его описал Каспер. Мрачно, серо, уныло. А если без личных впечатлений, то действительно: юго-западная граница зоны разлома номер 17 пролегала на уровне самой дальней окраины Большой Москвы, но Московское море – поначалу мелкое, по щиколотку – начиналось только после МКАД и лишь в случае Внуковского залива – от Алабинского блокпоста. Здесь же, над постом, висел край аномального атмосферного фронта, то есть начиналась зона вечного дождя. Поначалу мелкого, моросящего, но ближе к центру переходящего в настоящий ливень.

От блокпоста и до самого Внуковского порта поверх шоссе лежали понтоны. И если примерно до уровня поворота на Краснознаменск эти понтоны лежали на грунте, так сказать, «на всякий случай», то дальше они выполняли свою работу по-честному. После скрытого под водой перекрестка глубина росла на метр через каждые полкилометра пути. В результате на уровне бывшего поселка Кирпичного завода глубина была уже около трех с половиной метров, а у главных причалов Внуково – все пять. Об этом сообщалось на информационном табло, которое висело над въездом на понтонную дорогу. Бегущая строка красным по черному информировала о местном времени, температуре воздуха и воды, давлении, влажности и контрольном уровне местного моря в районе Внуково. Последний показатель находился на отметке 5,19, а после него стояла стрелочка вверх.