день 51-й, корабельное время 13:25, «Несокрушимый», императорский салон.

Виктория Полянская, 17 лет, переводчик, секретарь-референт и администратор Е.И.В.

С тех пор как нашим специалистам удалось перепрограммировать кухонных роботов, обеды на «Несокрушимом» перестали быть похожи на пытку протертым луковым супом. Что-что, а вот кулинарные вкусы у нас с неоримлянами не совпадают на сто процентов. Теперь можно есть эту стряпню не только ради того, что набить желудок – брикет углеводно-протеинового концентрата со вкусом ваты в таком случае значительно честнее и даже вкуснее. Теперь мы едим, действительно «вкушая» пищу, и иногда у нас даже получается наслаждаться вкусом съеденного.

Правда, это наслаждение возникает в зависимости от того, у кого какие вкусы. Кто-то любит сало в шоколаде, а кто-то торт крем-брюле – вкуснятина, пальчики оближешь. Сегодня на сладкое был как раз он, и я, истекая слюной, с трудом сдерживала себя в рамках аристократической роли, благодаря папочку за то, что он нанял мне гувернантку, которая насмерть вбила в меня правила приличного поведения в благородном обществе. Ведь я графиня и будущая императрица, а потому должна кушать так, чтобы не было стыдно британской королеве. Но торт был все равно вкусный, и я с трудом сдерживалась, чтобы не начать облизывать собственные сладкие пальцы, вместо того чтобы изящно обтереть их салфеткой.

Но, видимо, не в одной еде счастье, пусть даже она и очень вкусная. Дело в том, что после того шоу с отлетом Шевцов явно поменял ко мне свое отношение. Несмотря на то, что мы бок о бок провели полтора месяца, вместе ели, вместе работали, вместе делали дела (а это разные вещи) и иногда даже вместе отдыхали (только что не спали), видимо, я все равно осталась для него незнакомкой, от которой он не знает чего и ждать. По крайней мере, так надо интерпретировать его задумчивые взгляды, которые он время от времени на меня бросает с серьезным выражением лица. Раньше он не обращал на меня внимания, по крайней мера как на живого человека. Я была для него набором оживших функций – переводчиком, секретаршей и бесплатным приложением к своему папе. А вот сейчас у него появилось время подумать и получше присмотреться к той, которая прочно заняла место по его левую руку.

А что, суета вербовочного периода осталась в прошлом; на нижних ярусах, в бывших казармах для десанта, окончательно утрясены все организационные вопросы с поселенцами последней партии, все способные служить уже определены на службу, а дети ходят в школу или детский сад. От этого у Шевцова появляется немного свободного времени, которое он тратит очень нерационально. Ему бы лучше подойти ко мне и обо всем спросить прямо, а он все ходит кругами вокруг да около, мучая себя различными догадками и опасаясь лишний раз открыть рот. С одной стороны, это меня радует, потому что показывает то, что Шевцов очень трепетно относится даже к тем вполне платоническим отношениям, которые успели между нами сложиться. А с другой стороны, огорчает, потому что показывает, что он не доверяет то ли мне самой, то ли моей возможности понять его и простить за неловкое слово.

Но вот сегодня он, видимо. решился. После обеда мы пошли не рубку, как обычно, чтобы проверить свое местоположение относительно солнечной системы (дышите глубже, пролетаем над поясом астероидов), а вернулись в наши апартаменты. Сразу было очевидно, что состоится откровенный разговор, и в ходе этого разговора нам предстоит ответить друг другу на любые самые интимные вопросы. В конце концов, я сама этого хотела – когда планировала просто использовать Шевцова для лишения меня девственности, а потом ,когда мои мечты воспарили значительно выше, я решила, что смогу выйти за него замуж.

– Значит, так, Вика, – сказал он, усаживаясь в одно кресло возле подобия журнального столика и указывая мне на противоположное, – садись и подробно рассказывай, кто ты такая и чего стоишь. Но только, ради всего святого, не пытайся от меня ничего скрыть, ведь я же вижу, что ты не просто балованная дочь богатого папы, которой хочешь казаться, а нечто большее. И скажи, чего ты хочешь от меня? В смысле, чего хочешь сейчас? Понятно, что с самого начала ты хотела только моей защиты, но с тех пор утекло много воды и много чего изменилось.

Сначала я даже немного опешила. А как же тайна личности, женская загадочность и все прочие штуки, которые раньше заставляли Шевцова ходить вокруг да около? С другой стороны, я же сама все время хотела, что бы он начал задавать мне прямые вопросы и злилась, когда он этого не делал. Так что если он пошел мне навстречу и разлил по бокалам вино, то надо его пить. Тем более при последних его словах в голосе Шевцова прозвучали воистину императорские нотки. Типа: «Мы, Владимир Владимирович Второй, повелеваем.» Да, папа так не может. Его боятся, потому что знают, что в душе он так и остался уличным отморозком без жалости и совести. Шевцов – это совсем другое дело. Милейший же человек, но стоит ему что-то сказать, даже не повышая при этом голоса, как народ стрелою кидается исполнять порученное.

Например, я полностью уверена в том, что стоит Шевцову зайти в одну из женских казарм (где пока еще обитают неприкаянные души) и произнести своим командным голосом что-то вроде: «раздевайтесь, девки, и становитесь раком возле своих кроватей» – как вся сотня или полторы девиц примется сдирать с себя домашние балахоны, чтобы завлекательно отклячить свои толстые попки с пушистыми мохнатками и оглядываться с призывающим выражением на мордочках лиц, мол – «выбери меня, господин, выбери меня». Но он никогда не зайдет и не скажет ничего подобного, и не только потому, что ему западло иметь дело с плебейками. Его тезка Владимир Святой в аналогичной ситуации имел тысячи наложниц, а Шевцов при этом не имеет даже меня, которая спит с ним через стенку и никогда не запирает дверь. Я была бы даже рада, если бы однажды ночью он пришел ко мне, ведомый похотью; но он не придет, потому что считает, что похоть пачкает все, к чему прикасается, и вести за собою его может только любовь, которая чиста. как белый пух с ангельских крыльев, или что-то вроде того. Но что-то я заболталась, пусть даже мысленно и сама с собой, а ведь мой герой ждет. Делаю умильное выражение лица и изящно, как учили, усаживаюсь туда, куда он указал, причем скромно, краешком попочки на краешек сиденья.

– Прежде чем начать свои дозволенные речи, – с ехидной улыбкой сказала я, – должна заметить, что раньше я ни словом, ни полсловом не лгала своему защитнику, господину и повелителю. Имели места лишь маленькие недоговорки, которые на первых порах не имели никакого значения, а потом было уже поздно что-то пояснять, потому что поезд уже ушел. Ну какое значение имело то, что я не обычная великосветская бездельница, с юных лет учащаяся прожигать сначала папины, а потом и мужнины денежки. О нет, мой повелитель, все совсем не так, потому что ко всему прочему я еще и студентка стоматологического факультета одного очень интересного медицинского института. Отсюда у меня и знание латыни, отсюда и здоровый цинизм, потому что после близкого знакомства с покойниками в морге невозможно не стать циником. И стеснительность тоже куда-то пропадает, когда видишь, как они лежат перед тобой полностью голые, прикрытые одними лишь простынями, вытянувшись в струнку на своих столах. Я ведь и в самом деле ничего не стесняюсь. Хочешь, прямо сейчас и прямо здесь, я разденусь перед тобой догола, чтобы ты увидел, какая я на самом деле, и убедился в полном отсутствии у меня чувства стыда.