Уже смеркалось, когда я нашел Старика и Мамуна другом берегу этой речки, у самого озера. Вода везде была слишком глубока,чтобы идти вброд, а дно мягкое, но в конце концов я обнаружил сильно размытыйслед бегемота, который вел в реку. Здесь дно было плотное, но вода доходила мнедо шеи. По этому следу я перешел на другой берег. Когда я выбрался на сушу истал отряхиваться, стая чирков стремительно пролетела над моей головой, ясхватил ружье и выстрелил почти наугад в сумерках; то же самое сделал Старик, итри птицы тяжело плюхнулись в высокую прибрежную траву. После тщательныхпоисков мы нашли всех трех. С разгона они пролетели гораздо дальше, чем можнобыло ожидать, а так как тем временем почти стемнело, мы двинулись по серомувысохшему илу к нашей машине; я был весь мокрый, башмаки полны воды. Жена моярадовалась, что мы добыли уток, – впервые со времени охоты в Серенгетти:мы все помнили, какое вкусное у них мясо. Впереди уже виднелась машина,казавшаяся издали очень маленькой, за ней полоса грязи, затем травянистаясаванна, а дальше лес.

На другой день мы вернулись в лагерь с охотына зебр, покрытые серой смесью пота и пыли после езды через равнину. Мама иСтарик оставались в лагере, им нечего было делать на охоте и незачем былоглотать пыль, а мы с Карлом целый день провели на солнцепеке, и теперь нашераздражение вызвало одну из тех перепалок, которые обычно начинаются так:

– Чего же вы зевали?

– Они слишком далеко.

– Но раньше вы упустили момент.

– А я вам говорю – слишком далеко.

– Вы только спугнули их.

– Стреляли бы сами!

– С меня хватит. Нам нужно всего-навсегодвенадцать шкур. Ну, пошевеливайтесь.

Потом кто-нибудь нарочно стреляет раньшевремени, чтобы показать, что его зря торопили, встает из-за муравьиной кучи и,сердито отвернувшись, подходит к товарищу, а тот самодовольно спрашивает:

– Ну, в чем же дело?

– Слишком далеко, я же вамговорил. – В этих словах звучит безнадежное отчаяние.

Самодовольный снисходительно ответствует:

– А взгляните-ка на них.

Зебры, отбежав подальше, заметилиприближающийся грузовик, описали круг и теперь стоят боком совсем близко.

Незадачливый охотник молчит, слишкомвзбешенный, чтобы стрелять. Потом бросает:

– Что ж, стреляйте вы!

Но самодовольный – на высоте принципиальности.Он отказывается:

– Стреляйте сами.

– Нет уж, с меня хватит, – возражаетдругой. Он понимает, что в таком раздражении нельзя стрелять, и подозревает вовсем какой-то подвох. Вечно его что-нибудь подводит! Приходится все делать чертзнает в каких условиях, указания дают неточные, не учитывая обстановки, истрелять приходится на глазах у людей или в спешке.

– У нас целых одиннадцать штук, –говорит самодовольный, уже раскаиваясь. Теперь ему ясно, что не следовалоторопить товарища, надо было оставить его в покое – ведь, подгоняя, он толькораздражает его. Опять он вел себя по-свински, щеголяя своей принципиальностью!

– Мы в любое время можем убить еще однузебру. Едем в лагерь. Эй, Бо, подгони сюда машину!

– Нет уж, давайте продолжим. Стреляйтевы.

– Нет, едем.

Подают грузовик, и во время езды по пыльнойравнине раздражение проходит, и снова просыпается неугомонное ощущение, чтовремя не ждет.

– О чем вы думаете? – спрашиваешь тыу товарища. – О том, какой я сукин сын?

– Я думаю о сегодняшнем вечере, –отвечает товарищ, сморщив в улыбке пыльную корку на лице.

– Я тоже.

Наконец наступает вечер, и снова трогаешься впуть.

На этот раз надеваешь высокие брезентовыесапоги, которые легко вытащить из грязи, перескакиваешь с кочки на кочку,пробираясь через болото по протокам, барахтаясь в воде, а утки, как и прежде,улетают на озеро, но ты забираешь далеко вправо и тоже выходишь прямо на озеро;убедившись, что дно плотное и твердое, по колена в воде подбираешься к большимстаям, гремит выстрел, пригибаешься, М`Кола тоже; весь воздух наполняетсяутками, сбиваешь двух, потом еще двух, потом одну высоко над головой, потом упускаешьутку, пролетевшую низко, у самой воды, а стая, свистя крыльями, возвращаетсятак быстро, что не успеваешь заряжать и стрелять; затем, решив использоватьраненых уток как подсадных, стреляешь уже только на выбор, зная, что здесьможно настрелять столько, сколько хватит сил унести, бьешь по утке, пролетающейвысоко, прямо над головой, – это настоящий coup de roi[13], и крупная чернаяптица плюхается в воду рядом с М`Кола, он хохочет, а тем временем четыреподранка уплывают прочь, и надо добить их. Приходится бежать по колена в воде,чтобы настичь последнюю утку; поскользнувшись, падаешь лицом вниз, и, довольныйтем, что наконец совершенно вымок, садишься прямо в грязь, которая холодиттело, протираешь очки, выливаешь воду из ружейного ствола, прикидывая в уме,удастся ли расстрелять все патроны, прежде чем картонные гильзы разбухнут, аМ`Кола все хихикает, его рассмешило это падение. Не выпуская из рук охотничьюкуртку, наполненную битыми утками, он вдруг припадает к земле, и стая гусейпролетает совсем низко, а ты тем временем пытаешься загнать в ствол мокрыйпатрон. Наконец это удается, гремит выстрел, но гуси уже далеко, мы опоздали, ивслед за выстрелом в воздух поднимается целая туча фламинго, окрашиваябагрянцем небо над озером. Потом птицы садятся. Но теперь после каждоговыстрела мы, обернувшись, видим мгновенный взлет этого феерического облака ивслед за тем его неторопливое оседание.

– М`Кола! – зову я и указываю рукойвперед.

– Ндио, – отвечает он, глядя наптиц. – М`узури, – и подает мне новую коробку патронов.