А ведь она ничего не хотела, совсем ничего. Просто было приятней вести с ним беседы — ей казались тогда они задушевными — не на территории садика, не под взглядами этих элитных детей, а дома за чашечкой кофе. Ирина представляла это так: закончится рабочий день, по дороге домой она зайдет в кулинарию, купит пирожных (у них пекут удивительно вкусные пирожные), постелет на стол белую, ручной вышивки скатерть, наденет то темно-синее платье, оно ей очень идет… И как знать, не повернется ли разговор в такую сторону, что можно будет спросить, мечтательно улыбаясь: «Андрей, вам нравятся стихи Марины Цветаевой?» — и он ответит: «Мне они кажутся несколько эгоистичными, вообще-то мой любимый поэт — Гумилев». И они будут долго разговаривать о поэзии, и она ему расскажет, как читала своим детям — одному только Антошке — Ахмадулину, а потом… Но он приглашения не принял, неверно разгадав ее улыбку, хлестнул наотмашь фразой: «Знаете, Ирочка, я женат».

Да ведь она ничего не имела в виду! При чем здесь… Было ужасно: стыдно и непереносимо больно. И сейчас нельзя позвонить. А у нее такая важная информация.

Или все-таки позвонить?

Еще сегодня, в три часа дня, когда ей отказали в срочной встрече в милиции (она разговаривала по телефону в служебном туалете, чтобы никто не услышал), Ирина была уверена, что позвонит Андрею, и не очень расстроилась, что отказали, скорее обрадовалась открывавшейся в связи с этим возможности. И когда шла с работы, думала, не завернуть ли в кулинарию, не побаловать ли себя (да, да, только себя!), и соображала, в каком состоянии синее платье. Не хотела звонить на ходу. Пришла домой — а дома все отменила.

Но это же просто глупо! Конечно, следует позвонить.

Ирина взяла телефон, нашла «Андрей» — единственное мужское имя в ее записной книжке — и нажала на отбой. «Знаете, Ирочка, я…» Ну уж нет, не станет она унижаться! Одна и одна, ну и пусть! В понедельник пойдет к следователю, а Андрей… У него есть жена.

В злости она ударом ноги разогнала по комнате тапки, словно провинившихся нелюбимых зверей, переоделась в домашний халат — теплый, уютный, но совершенно бесформенный, ей он совсем не идет. И пошла на кухню пить чай в одиночестве.

Пирожные оказались неудачными — в тесто забыли положить соль. Слезы закапали в чашку. Она гуляла с детьми, когда он появился на дорожке, гуляла, скучая, и вдруг… Тогда она еще не знала, что мать Антоши наняла частного детектива, и не увидела в этом обаятельном молодом мужчине никаких для себя перспектив, просто что-то случилось с сердцем, а губы сами собой расползлись в улыбке. Может быть, в этот момент она была хоть немного привлекательной?

Она и сейчас улыбнулась, вспоминая, и кокетливым жестом поправила волосы.

Время утратило границы, длилось и длилось, а он все шел по бесконечной дорожке, такой приятный молодой мужчина. И пришел прямо к ней.

— Ирина Семеновна?

Что же это? Долгожданное начало счастья? Ей двадцать восемь лет, она совсем не уродлива, что же всегда мешало осуществиться простой, естественной женской мечте? Но вот, кажется, дождалась.

— Да, я — Ирина Семеновна.

Он протянул ей какое-то удостоверение — неужели опять милиция?

— Никитин Андрей Львович. Частный детектив.

Частный детектив. Не милиция, не дядя одного из этих элитных, не младший брат ее няни. И такое одухотворенное у него лицо, и такие интеллигентные жесты.

А потом начались их встречи. Она рассказала все, что знала, она рассказала бы еще больше, если б могла, но информация быстро кончилась. Тогда Ирина стала придумывать различные уловки, делала вид, что вспомнила нечто важное, и назначала встречу. И наконец отважилась на это злосчастное приглашение.

Но почему, почему ей так всегда не везло? Чем она хуже других женщин? Антошиной маме всего двадцать пять, а у нее уже шестилетний сын — ничем не заслуженное счастье. Разве эта Жанна привлекательнее ее как женщина? Как мать она точно никакая! Не смогла пробудить к жизни собственного ребенка. Вот если бы Ирина была его мамой…

Ее никогда никто не замечал, и не только мужчины. Пустое место, человек без ауры, без запаха — вот кто она такая. Однажды в десятом классе Ирина заболела, так только через три дня обнаружилось, что ее нет в школе. И это при том, что она была круглой отличницей, с первого класса, а отличники, как известно, всегда на виду. Даже мама и папа ее любили без всякой родительской страсти: заботились, делали все, что им полагается, но совсем за нее не страдали. Не так надо любить своих детей. Когда у нее будет ребенок…

Никогда у нее не будет ребенка! Потому что ни один мужчина не обратит внимания… потому что Андрей… «Знаете, Ирочка, я женат».

Второе пирожное она доесть не смогла, остатки чая вылила в раковину. Вот взять и испортить ему субботний вечер! Позвонить и позвать, дело-то действительно срочное. А жена его останется с носом, будет сидеть в одиночестве, переживать, ревновать, представлять ужасные картины измены… Вот взять и позвонить!

Ирина вымыла чашку, тщательно вытерла полотенцем, поставила в шкаф. Принесла из комнаты телефон. «Андрей, здравствуйте, это Ирина, мне нужно срочно с вами встретиться, да, да, очень срочно…»

Невозможно! Не сможет она ему позвонить после той страшной фразы. И он не приедет, не станет портить себе выходные, отложит визит до понедельника. Бессмысленно. Обречена на вечное одиночество. Если она однажды не выдержит, кончит жизнь самоубийством, в ее квартире не найдут даже чужих отпечатков пальцев, чужих волос — и это само собой объяснит причину ее отчаянного поступка, записки писать не нужно, все и так ясно. Одинокая женщина… Не дать ли объявление в газету?

Бессмысленно. Ей опять не повезет, как не везло всегда — во всем и всегда, даже в детстве.

Ей тогда было лет пять или шесть… Да, пожалуй, она была Антошкиного возраста. Мама повела ее в музыкальную студию при Дворце профсоюзов. Имелось немало возможностей, инструменты излучали праздник. Она хотела играть на фортепьяно, она не отказалась бы от скрипки, а ее почему-то взяли на домбру. Домбра оскорбила, домбра убила. Не желала она играть на этой дурацкой домбре! Но мама настаивала и в конце концов настояла.

А велосипеда в ее детстве так и не появилось. А мягкие игрушки, которые ей дарили на день рождения взрослые гости, были таких мутных расцветок. И животных ей не разрешали заводить, согласились только на рыбок — ну какой от них толк? Эти гуппи, эти меченосцы. В аквариуме ни с того ни с сего развелось какое-то невероятное множество улиток, они все плодились и плодились с неистовой силой.

Может быть, покрасить волосы в рыжий? Изменить цвет глаз при помощи линз, купить зеленое платье? Туфли на высоких шпильках, независимая походка, улыбка уверенной в себе женщины. Девушка, не подскажете, который час, что вы делаете сегодня вечером? А через год — прекрасный, невероятно счастливый год (настанет опять октябрь, будет опять лить дождь, но совсем другой, совсем по-другому) — вместо колыбельных песенок она будет читать стихи — младенцы все понимают.