Она права, я никогда об этом не думал.

Ни после того, как Настя повредила ногу и осталась в моей квартире, ни до. Откровенно говоря, я ни разу не рассматривал вариант, что у нас может сложиться нечто большее, чем секс, который обоих устраивает.

И даже когда мама явилась в мой кабинет и сказала, что будет не против внуков без брака, у меня и мысли не промелькнуло о Насте.

Я могу представить, что однажды она откажется от вечерней жизни и клубов и будет с удовольствием гулять по парку, поглаживая большой живот и будущего младенца. Не знаю, что ее подтолкнет к этому — деньги, стабильность, за которую захочется ухватиться сильнее или любовь, но я вполне представляю ее в роли матери.

Могу представить, как от беременности еще больше расцветет ее красота, и мужчины по-прежнему будут оборачиваться ей вслед. Могу представить ее воркующей над ребенком.

Но я не могу представить, что этот ребенок будет моим.

Наверное, я действительно просто чертов циник, манипулятор и эгоист. И хрен знает, чего мне не хватает и почему я не соглашаюсь на меньшее, откидывая в сторону еще один шанс из удобных.

Но правда в том, что женщину, которая сейчас меня обнимает, я могу представить исключительно под собой, но не рядом.

Наши представления о дальнейших отношениях слишком разнятся, чтобы их продолжать. Дальше будет сложнее, болезненней, накопятся глухие обиды, невысказанные упреки, потому что она будет бояться озвучить их. И если я все оставлю, как есть, однажды из женщины со своими желаниями и живыми эмоциями она превратится в послушную куклу и посмотрит на меня пустыми глазами.

— Настя, — обернувшись, приподнимаю ее лицо, хотя она очень хочет спрятаться от моего взгляда. — Мужчина, которого ты ищешь — не я.

Она понимает.

Мгновенно понимает ошибку, которую допустила, и я вижу, как лихорадочно она ищет возможность исправить ее. Но слов не находит, или решает, что быстрее все восстановит проверенным способом.

Ее пальцы начинают скользить по моей шее, крутятся вокруг пуговиц, медленно их расстегивают. Комната наполняется ее длинными вздохами, ее язык начинает скользить по моему кадыку.

Приподнимает одну ногу, закидывая мне на бедро, прижимается, чтобы я почувствовал, понял, что она меня хочет. Ее взгляд уже с поволокой, и я знаю, что здесь она не играет. Она действительно хочет меня, да и у меня проблем с ответным желанием нет.

Красивая, без комплексов, она умеет заставить не только забыть о чем-то конкретном, но выбить все мысли из головы. Оставив только тупое желание вбиваться в нее с бешеной скоростью, сжимать в кулаках шелковистые волосы, вырывать из ее горла приглушенные стоны, полные страсти.

Идеальная любовница, которая оступилась, но сильно хочет исправиться.

И хочется плюнуть на все, закрыть глаза и пустить все на самотек. По меньшей мере, до тех пор, пока мне этот будет удобно.

Вот только две куклы — это слишком много для того, кто в них никогда не играет.

Лев

Протянув руку назад, выключаю плиту, и как по щелчку, падает активность у Насти.

Медленно опускает ногу на пол, но все еще теребит воротник моей рубашки, не желая меня отпускать.

— Лева…

Дыхание становится тяжелым, прерывистым, она снова прячет лицо у меня на груди, и я узнаю симптомы, от которых отвык.

— Не надо, — провожу рукой по ее волосам, успокаивая, а потом, приподняв ее лицо, стираю первые дорожки из слез. — Когда-нибудь ты еще скажешь спасибо, что сейчас я тебя отпускаю.

— Я боюсь, что не смогу без тебя…

— Я тебе помогу.

Хрупкая, сильная девочка, которой природа подарила не только внешность, но и мозги. Вместо истерики и уговоров, оставляющих после себя раздражение, способность быстро найти выход из ситуации, которая только кажется тупиком.

Наверное, Булгакову действительно нашептывали роман темные силы. Потому что там слишком много отсылок к нутру человека, и суть не стареет. «Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут».

Всмотревшись в мое лицо, Настя отпускает мою рубашку, поправляет ту, что на ней.

— Мне вызывать такси?

— Я тебя отвезу.

Она кивает, стирает с ресницы застывшую слезинку, которая не поможет, и выходит из кухни. Не делая вид, что ей трудно ходить, потому что это тоже уже ни к чему. Уже через десять минут она появляется в дверях.

Обуваемся молча.

Так же молча спускаемся вниз и садимся в машину.

Вечерний город не томит в пробках, чтобы нас удержать, наверное, понимая, что это бессмысленно.

Настя не пытается выторговать условия прощания, не заваливает упреками или последними просьбами, не настаивает на встречах, чтобы продлить последний раз и сделать очередную попытку.

Прощаясь, она оставляет шлейф цветочных духов и поцелуй, в который вкладывает нежность и легкую горечь этого вечера.

Я благодарен ей за эти пятнадцать минут тишины и что она не перечеркивает одним глупым поступком все, что было до этого. Завтра ее счет пополнится суммой, которая позволит минимум полгода жить так, как ей хочется и не спешить что-то срочно менять.

А еще у нее остается возможность мне позвонить, и уверенность, что я всегда ей отвечу.

Дома пельмени летят в морозилку, суши — в мусорное ведро, как и уставшие листья салата.

Пытаюсь отвлечься книгой — не помогает. Долго щелкаю пультом, надеясь хоть что-то найти в двух сотнях каналов, но от клипающих картинок начинают болеть глаза, а ничего не меняется.

Откладываю книгу, выключаю телевизор, закрываю устало глаза, но вместо сна приходит видение-бред.

Красивая темноволосая женщина на коленях, у ее ног шлейф длинного вечернего платья, ножницы и неровные цветные квадраты и треугольники, как сотня уничтоженных доказательств, что счастье сюда не просто заглядывало, а с удовольствием оставалось. Женщина вздрагивает, как будто заметила чудовище из жутких кошмаров, поднимает лицо, смотрит из пустоты, которая в ней поселилась, и как молитву повторяет всего одну фразу: «Кукла… я твоя кукла, не более…»

Не знаю, удается ли мне все же уснуть, но утро накатывает внезапно и наваливается тяжело, неуклюже. Выталкиваю себя из квартиры мыслями о чашечке вкусного чая и объеме работы.

По пути, словно дразнясь, на телефон поступают фотографии от моего заместителя. Надо же, вспомнил, что у него здесь осталась не только помощница, но и друг!

«Как тебе?» — и он еще спрашивает.

«Займи мне соседнюю пальму» — сбрасываю ответ.

«Как тебе моя помощница?»