– Я не о вас, помилуйте, вы чересчур молоды, благородныи прямодушны… но ведь старые, прожженные циники всегда найдутся в любомведомстве. Неужели не пошли шепотки в этом духе? Мол, не уберегли здешниерастяпы столичного чиновника?

– Гм… нечто подобное действительно имело место.

– Вот видите! А крайним в сей скверной истории,попомните мои слова, непременно окажется ваш покорный слуга. – Полковникнаполнил рюмку до краев, от волнения забыв предложить Бестужеву, и шарахнул еедо дна, но смотрелось это не залихватским гусарским жестом, а скорее отчаянием.Крякнул, поднял на ротмистра усталые глаза: – Хотя виноват далеко не яодин, но кто же об этом помнит, когда ищут козлов отпущения… Застрелиться, чтоли? – он рассолодел на глазах.

– Господин полковник!

– Я фигурально… Но положение мое и вправду премерзкое.Ох, я же и забыл вам налить, хорош хозяин… – он торопливо исправилоплошность. – А знаете ли вы, кстати, что мы вообще могли оказаться непривлечены к расследованию смерти Струмилина? Никто ведь в «Старой России» и неподозревал о причастности его к охранному отделению. Сама по себе формачиновника Министерства внутренних дел чересчур, я бы сказал, всеобъемлюща. Малоли в МВД таких чиновников, занимающихся самой что ни на есть текущейканцелярщиной? У нас даже и губернаторы числятся по МВД… Первой приперласьполиция. Васька Зыгало, орясина, – да-да, тот самый, что вас наградилподзатыльником, – ухитрился растоптать сапожищем гильзу от браунинга. Ну,не растоптал совсем, все-таки сделана из металла, однако в лепешку смял. Толькои умеют, что щелкать по мордасам… Хорошо еще, наш верный конфидент Прохор, онже Антуан, догадался позвонить в охранное. Старателен, болван, он, кстати,быстренько сообщил и о том, как страшный социалист Лямпе махал у него под носомбраунингом, запугивал, в шайку свою вербовал…

– Так-таки и вербовал? – усмехнулся Бестужев.

– Напугали вы его изрядно, вот и наплел с три короба…Хотя, в общем и целом, агент старательный. Сами понимаете, нельзя такой объект,как «Старая Россия», держать без освещения… Одним словом, когда приехали мы,полицейские михрютки не успели особенно напортить. Правда, портить былопрактически и нечего, не считая гильзы, которую приснопамятный Зыгало вертел впальцах с таким видом, словно возомнил себя Натом Пинкертоном… Ну, следуетпризнать, что судебный следователь Аргамаков – толковый молодой человек…

– Вы уверены, что это самоубийство? – спросилБестужев напрямую.

– Совершенно уверен. Стопроцентно. Алексей Воинович, яне так уж и пьян, просто… муторно что-то. А потому отнеситесь серьезно к моимсловам. Я вас убедительно прошу на завтрашнем совещании ни словечком неупоминать о Струмилине и его… кончине. Потом мы с вами, оба-двое, съездим кАргамакову, и он расскажет обо всем подробнейше. Я вас прошу! Можете дать мнеслово, что эту просьбу выполните? Алексей Воинович, извините, что напускаютумана и интригую вас на сон грядущий, но вы потом сами поймете, чтопредлагаемый мною вариант – в интересах не какого-то там «полкаша» Ларионова,а, не сочтите за поэтическое преувеличение, всей нашей службы… Не надо об этомзавтра… на людях. Ну, обещаете?

– Слово, – кивнул Бестужев. – ВасилийЛьвович, вы меня убедили, я не буду донимать вас сегодня расспросами, а завтрав точности последую вашей просьбе… но вот об одном эпизоде хотел бы узнатьнемедленно. Слишком все серьезно. Нет ли у вас сведений о судьбе КузьмыШтычкова из ювелирной мастерской Коновалова?

– Штычков? В жизни о таком не слышал. Это кто?

– Дней десять назад поступил в мастерскую Коновалова.Потом исчез. Это был наш человек, из летучего отряда.

– Первый раз слышу, – решительно сказалполковник. – Да и сам Коновалов куда-то запропастился – впрочем, он ипрежде исчезал по делам без особого предупреждения…

– Я начинаю подозревать самое худшее, – призналсяБестужев. – Поэтому хотел бы посмотреть все бумаги по «насильственным»трупам. Сможете устроить?

– Ну, это-то предельно просто… Утречком же отряжуофицера в канцелярию полицмейстера…

У Бестужева так и крутилось на языке еще несколько вопросов,вполне закономерных и логически проистекающих из уже сказанного, но онсдержался. В чем-то полковник был прав – не стоило пороть горячку заполночь…

…Возвращаясь к себе в номер, он натолкнулся на Прохора,озабоченно рысившего куда-то с сифоном сельтерской. Завидев «немецкоготоргового человека» и «страшного социалиста» в полной жандармской форме,прохиндей, такое впечатление, ничуть даже не растерялся. Расплылся в масленойулыбочке:

– Счастлив приветствовать ваше высокоблагородие вподлинном вашем виде!

– Ты, голубь, меня не навеличивай, – сказалБестужев, в общем, ничуть не сердясь – за что? – Я пока что простоблагородие. Значит, сдал все-таки социалиста по принадлежности?

– А как же-с? – усмехнулся Прохор. –Обязанности свои знаем-с и социалистов представлять по начальству умеем. Самполковник благодарили-с высокопарными словами, серебряный портсигар обещали… Неза вашу милость, за прошлые заслуги…

– Ну, служи, – серьезно сказал Бестужев. – Ивот что, брат… Мне, быть может, еще с Анюткой пообщаться захочется, так что япо старой памяти к тебе и обращусь.

– Непременно, ваше высокоблагородие! Я ж вас еще тогдазаверял – розанчик, и обхождение знает…

– Ладно, ступай, – отмахнулся Бестужев.

Отперев дверь номера, легонько вздрогнул от неожиданности,но тут же успокоился – сидевший в кресле у стола оказался Сёмой Акимовым,имевшим вид усталый, но чрезвычайно довольный.

– Хорош, – устало сказал Бестужев, снимая шашку икладя на стол фуражку с синим околышем. – А если бы я с порога избраунинга шарахнул?

– Алексей Воинович, я ж знаю ваше хладнокровие…

– Ты как сюда попал?

– Обыкновенно. Завалялась в кармане невидная железка, яею деликатно замочек ковырнул, а он возьми и отворись. Не один Пантелей хитрымирукомеслами владеет, хоть и любит хвастаться, что лучше его во всем отряде нет…

– Итоги, Сёма, итоги, – сказал Бестужев, вытянувноги. – Время позднее, устал, как собака…

– Итоги в следующем, – мгновенно посерьезнелСёма. – Мною был принят объект наблюдения, которому в соответствии собычной практикой присвоена кличка Облом, – больно уж здоров, черт, щекилопаются… После того как Облом безнадежно сбился со следа Пантелея, он ещеминут несколько говорил с напарником в канотье. Судя по жестикуляции ивыражению лиц, сначала мерзко ругались, потом выясняли, надо полагать, ктобольше виноват в неудаче, – так оно обычно и бывает в таких случаях. ЗатемКанотье удалился в неизвестном направлении, а я согласно данной вами инструкциипошел за Обломом. С того места он довольно целеустремленно направился в некоеместо, каковое впоследствии оказалось, по его туда прибытии, торговымзаведением. Под вывеской «Съестные припасы и бакалея Даника». Николаевскаяслобода…