– А вы не завидуйте, – усмехнулсяполковник. – Скажу вам по секрету, Алексей Воинович, полковник – самый глупыйчин. Да-да, вот именно. Потому что каждый полковник с некоторых пор начинаетзадаваться вопросом: станет он когда-нибудь генералом или так и уйдет вотставку полковником? В других воинских чинах это не столь ярко выражено, а вотпереход от полковника к генералу – штука заковыристая… Станете полковником – узнаетена опыте.

– Ну, когда то будет…

– Не скромничайте, – сказал полковник. – Мыздесь, во глубине сибирских руд, как ни странно, наслышаны об успехах столичныхколлег. Ну как же, ротмистр Бестужев. Первый сотрудник охранного отделения,коему удалось проникнуть в заграничную школу бомбистов… Да-с, наслышан и оваших подвигах во Львове, и о досрочном производстве, и о крестике…

– Работа как работа, – пожал плечами Бестужев.

– Ну, не скромничайте, хвастаться заслугами – глупо, нои вовсе их замалчивать – тоже несвойственно норме… Еще рюмку?

– С удовольствием, – сказал Бестужев.

Все переменилось за какой-то час – немец Лямпе, как имещанин Савельев, канули в небытие, он сидел сейчас в отдельном кабинетересторана при «Старой России», уже в старательно отглаженном железнодорожнымижандармами летнем кителе, извлеченном из багажа, и полковник Ларионовстарательно его потчевал. Вряд ли из одного почтения к столичному гостю – виднобыло, что полковник, как это частенько случается с пожилыми людьми, всем прочимрадостям жизни предпочитает чревоугодие.

Официант внес исходящую паром супницу, серебряным половникомпринялся ловко разливать в глубокие тарелки бульон с крохотными пельменями.

– Это, извольте видеть, из рябчика, – сказалполковник, вовремя подметив легкое изумление Бестужева малыми размерамияства. – Их специально такими ма-ахонькими лепят.

Из вежливости Бестужев сказал:

– Неловко, право, что вам приходится столь тратиться…

– Вы о рябчиках? Ох, – полковник фыркнул с детскойнепосредственностью. – Алексей Воинович, это у вас в столицах рябчик –дорог, а у нас сия птичка летает во множестве, быть может, как-нибудьвыберетесь к нам осенью, вот и свозим вас на охоту… А? Чем не идея? Зимой?Берлогу медвежью присмотрим…

– А в медвежью шкуру никого зашивать не будете? –усмехнулся Бестужев.

– Господи, и до столиц эта история дошла?

– В самых общих чертах. Не расскажете ли?

– Ох! – полковник махнул рукой с нарочитойдосадой, но глаза смеялись. – Ославили на весь свет, право… Прибыл к нам свизитом некий сенатор, второго класса чин, принятый при высочайшем дворе, ипрочая, и прочая. Аккурат перед прибытием посредством синей ленты собрал нагруди чуть ли не всех святых…[13] И вот загорелось емунепременно ухлопать Топтыгина. Одна беда, доложу я вам: из государственногомужа давно уж песок сыпался, поднять самое легонькое ружьишко еще способен, новот попасть в цель из оного – задача непосильная. Ну-с, мы, сибиряки, люди сфантазией. Есть при губернаторе чиновник особых поручений, молод, однако хват,каких поискать. Этот вьюнош и подал дельный совет: зашить в медвежью шкуручеловеческого индивидуума. Патроны господину сенатору, естественно, вложитьхолостые. А шкуру бы потом представили доподлинную… Сказано – сделано.Упаковали в шкуру полицейского урядника, человека проверенного, два дня с нимроль репетировали: как выскочит, как рявкнет, как живописно после меткоговыстрела упадет… И вот – охота. Бабахает его высокопревосходительство в белыйсвет, как в копеечку, – но «Топтыгин», сами понимаете, все равно весьманатуралистично подыхает. Рукоплескания, восхищение всеобщее… и вот тут-тостановой пристав, дубина, в тонкости разыгранного спектакля не посвященный,решает к высокому гостю подольститься. Цапает свой наган, орет: «Да он ещекорячится!» – и всаживает пулю в нашего «мишку». «Мишка», естественно, от такойнеожиданности взмётывается на дыбы и дурным голосом орет на пристава: «Убьешь,мать твою! Что делаешь, дуролом?!» Последовавшая сцена достойна пера Шекспира –кто прочь бежит, кто крестится, переполох, гам, столпотворение… Хорошо еще,урядник получил лишь легкое ранение в мякоть левой ноги. Пришлось потом беднягевыхлопотать медаль шейную «За усердие» на Аннинской ленте, деньгами наградить…Самое трудное было подыскать убедительное объяснение – еговысокопревосходительство в момент столь опрометчивого выстрела стоял в двухшагах от «добычи» и настаивал, что прекрасно слышал и видел, как мертвыймедведь вдруг вскочил, да еще орал самым что ни на есть человечьим басом.Справились и с этим. Учли характер и пристрастия объекта. Его высокопревосходительство –мистик известный, ни одного спиритического сеанса не пропускает, французскиеоккультные журнальчики выписывает, ныне, насколько мне известно, замечен средипочитателей Распутина…

– Совершенно верно, – кивнул Бестужев.

– Вот-с… Трудами моего помощника и еще двух чинов,корпуса и сыскного, была вскоре же сочинена убедительная легенда о злокозненноминородческом шамане, вороне здешних мест, который из неприязни к православиюпытался своим гнусным ведовством навести страх на влиятельную и приближенную кимператору особу. Самое смешное, что эту версию его высокопревосходительствоизволили скушать мгновенно и с нескрываемым аппетитом, – причем горячозаверяли, будто сразу все так и поняли, но, конечно же, ничуть не испугались,встретив, так сказать, грудью волховские происки… Историю эту какая-то добраядуша не поленилась пересказать нашему начинающему литератору, инженеруВячеславу Яковлевичу, так что, вполне возможно, мы ее еще прочитаем вбеллетристическом виде… – он зафыркал, немного посерьезнел. – АлексейВоинович, Распутин, что, доставляет определенное беспокойство?

– Пожалуй, – кивнул Бестужев.

– Ох уж это мне столичное чистоплюйство, –протянул полковник с нешуточным раздражением. – Да вызовите вы изпровинции парочку хватких жандармов или даже полицейских приставов, они этоговашего мужицкого пророка в два счета прогонят подзатыльниками вдоль всегоНевского так, что дорогу забудет в Петербург…

«Провинциал вы все же, ваше высокоблагородие, – сгрустной насмешкой подумал Бестужев. – Оторвались от столичных реалий. Какбы ваших хватких провинциальных жандармов самих не прогнали по Невскомузатрещинами такие господа и дамы, что помыслить неуютно…»

А вслух сказал:

– Ну, будем надеяться, эта заноза как-нибудь даликвидируется. Удовлетворите любопытство, Василий Львович, – Георгий вашне за турецкую ли кампанию получен?

– Угадали. А ваш, конечно же, за японскую? Мукден?

– Нет, – сказал Бестужев. – Дело это сталовпоследствии известно как прорыв конницы генерала Мищенко в Корею. За Мукден –Анна третьей степени.