«Письмо № 6»

лежало в этой пачкепоследним.

Оно было написано

обмусоленнымчернильным карандашом.

Тонкий бумажныйпергамент

пропитался древеснымароматом

одеколона «Шипр»[27 - Шипр (фр. Chypre, «Кипр») – популярныедухи, аромат которых был создан в 1917году знаменитым французским парфюмеромФрансуа Коти (фр. Francois Coty). В СССР одеколонэтой марки выпускался фабрикой «Новаязаря» и был копией марки Chypre Coty.)],

выпускаемым советскойфабрикой «Заря»

с далеких тридцатых,

задолго до моегорождения.

Почерк был свободный,размашистый,

но довольно красивый,

твердый, с сильнымнажимом,

с минимумом острыхуглов

и практически безнаклона,

явно мужской.

Я почувствовал заспиной

легкое дыхание

теплого пряноготимьяна,

нежные руки,

как крылья, окуталименя.

– Он не вернулся!Уехал! Уехал!

Мой любимейшийчеловек.

Он ушел в понедельник,—

горячо шепчет мнена ухо Рита.

– Прости! – произношуя

и понимаю,

что прочитал всеписьма вслух.

Об авторучке в тотдень

мне пришлось забыть.

* * *

Одновременно сладкои больно

меня кольнула мысль:

«Надо возвращатьсядомой!»

Знать бы, где этотдом!

Вдруг я принимаю длясебя

очень твердое решение—

отправляюсь гулятьпо городу

в поисках «родных»мест!

Город развернул мнесвои ладони,

на которых папиллярнымилиниями

обозначились

проспекты, улицы,переулки, дома, дерева…

– Ах! Где эта улица,где этот дом?

Где эта барышня, чтоя влюблён? —

мурлыкал я под носстаринную песенку.

Вдруг споткнулся

о выступившие наповерхность корни

старого тополя.

Я погладил рукой

его коричнево-болотный

фактурный ствол,

вдохнул «одеколонный»аромат

смолянистых почек.

Ведь в парфюмернойпромышленности

их используют дляотдушки

туалетного мыла.

Также они входят всостав бальзама,

издавна известного

как «Рижский черный».

«Di acqua di Colonia…» [28 -Di acqua di Colonia – кельнская вода (итал.)] —

пробежал мимо ухашепоток ветра.

Я повернул голову,

а метрах в двухстах

чернела липа,

а между ними пустота,

от которой затрепеталосердце!

Я крепко-крепко обнялдерево,

как обнимают старогоприятеля,

которого не виделисотню лет.

По щекам хлынулислезы.

Так я вспомнил,

что у меня есть отец,есть мать,

есть сестра, естьмалышка,

есть нянюшка

и даже кошка есть,

черная как смоль!

Я стою

и мысленно разговариваю

с деревом,

вдруг ставшим мнетаким родным!

А раньше я проходилмимо,

замечая только«зимы»,

которые он устраивал

в жарком июле.

«Тополиный» снег

кружил в воздухе,

«забивая» нос.

Вы вчера вдругзаметили,

Что ваш пух

слился с тополем.

Вашим крыльям

больше столетия.

Так взлетайте!

К чему эти вопли

О краях, куданаправляясь,

обычно молчат [29 - Изстихотворения Д. Арбениной «Пух».].

* * *

Память бьет

молоточком по пальцу.

Боль звенящая,

как тишина в моейкомнате.

Красным кругом вглаза:

«Вы не помните?»

Клюква в сахаре —

ах слаще пряников!

Много библий, а правдаодна.

Нет слаще ренклода,чем дома!

Душистее липы,

тополей таврически-крымских

Солнце медом окназалило.

Здесь головкитюльпанов

кивают ветру такт втакт…

* * *

Я возвращаюсь со«свиданий»

каким-то уставшим ипоникшим,

включаю катушечныймагнитофон,

а оттуда несется«веселая» музыка:

Ах, черёмуха белая,

сколько бед тынаделала,

Ах, любовь твоя смелая

сумасшедшей была.

Ароматом дурманила,

только сердцепоранила,

я ведь знала заранее,

это только игра. [30- Из песни М. Журавлевой «Белая Черемуха».]

или

Музыка нас связала,

Тайною нашей стала,

Всем уговорам твержуя в ответ:

Нас не разлучат, нет[31 - Из песни гр. «Мираж» – «Музыка нассвязала»].

Потом беру из детскойкроватки

тянувшую ко мне

свои крохотныеручонки малышку.

До сих пор помню тотдень,

когда эта крохапоявилась на свет!

День недели каквоскресение.

И почему-то непо-осеннему

теплая погода!

Люди сняли шапки

и побросали их внебо.

Горячий укол «творит»чудеса —

январь, как шубу,

«скидывает» тримесяца.

Ноль, как начало

отсчета новой жизни.

Полчаса неимоверныхусилий,

чтобы появиться насвет.