и не то снимают!

– А мне нравится!

Ты только послушай!

«Возвышенность

первостепенна дляменя,

она помогает

бороться с холодом

в моей душе!» —

неожиданно для себя

перевожу я

с английского нарусский.

* * *

Снег.

Кристально-честныйснег.

В склянке зеленогостекла

распустились

веточки сирени

пока листочками,

цветочки

нам только снятся

фиолетовым нежным.

Ощущения сомнительные.

Усталость дает осебе знать.

Выдохся, как газировка.

Главное,

чтобы, как в«ессентуках»,

осталась соль нагубах.

В душе нет ничего.

Пустота.

Все! Я как робот!

Любви тоже как будтонет!

Я целую ее,

а в душе ничего неёкает!

К чему тогда видеться?

Она не понимает!

Не могу скрывать

свое состояние иотношение.

Проверено-перепроверено!

Выдаю себя с потрохами!

Даже пытаться нестоит

делать вид

потому, что все налице написано

черным по белому.

И все-таки об этоминогда жалею,

когда близким причиняюболь!

Думаю, ну почему, нузачем,

ну кто тебя просил?!

Да засунь ты

свою эмоцию кудаподальше!

Нет!

Это как лезвием поруке провести!

А через секундухлынет красное!

Горло захлебнетсятемной водой!

Я как Печорин!

Что он там говорил?

Во мне два человека.

Один живет, другойсудит его… [26 - М. Ю. Лермонтов. «Геройнашего времени».]

* * *

У меня в голове роятся

строчки новогостихотворения.

Я копаюсь в ящикахрабочего стола

в поисках чего-нибудь

более-менее пищущего,

само собой исключая

чернильные «химические»карандаши,

которые наводнили

кабинет твоегоотца-профессора,

умершего год назад.

Ты так и не решилась

здесь что-то изменить.

Комната в ярко-голубых,

ультрамариновыхтонах,

типичная «больничная»

белая лампа подпотолком,

похожая на хворуюлуну.

Она освещает комнату

мутным красновато-желтымсветом…

Полки ломятся отобилия книг

научной и художественнойлитературы.

В ящиках стола ворох

каких-то «важных»бумаг,

чернила цвета

нежной персидскойсирени,

крошки золотистого

ароматного табакапо углам.

Холодный браслет

механических часов«Луч»

со «стальным»циферблатом

цвета твоих глаз.

Золотые узорныезапонки,

никому не нужныеуже,

потому что такихмужских сорочек

уже просто никто нешьет и не кроит.

Морская ракушка.

Я прикладываю ее куху,

а в ответ слышу

морской прибой икрики чаек.

Я облизываю пересохшиегубы

и ощущаю на нихпривкус соли.

Меня почему-то бросилов дрожь!

* * *

В какой-то момент

я увидел в ящикестола письма,

глубоко упрятанныеи

перевязанные краснойшелковой нитью.

Наверное, они что-тозначили для твоего отца

раз лежалиглубоко-глубоко

в «деревянном сердце»его кабинета.

Некая барышняадресовала

свои послания твоемуотцу.

Знаю-знаю, читатьчужие письма —

дело дурного вкуса.

Уж простите, профессор,

не удержался!

Слишком уж притягательна

была муравьиная вязь

нежного почерка.

На пожелтевшей отвремени бумаге

«расцветали»зеленовато-черные строки…

Письмо № 1

Здравствуйте, мойУчитель!

Я вижу,

с Вами что-топроисходит,

Вам не по себе, Вырасстроены!

Мне больно это видеть!

Простите мне моюбестактность,

Вы можете сказать,

что это не мое дело,

что Вы врач,

у которого было морепациентов,

что у Вас колоссальныйопыт за плечами…

и не просто врач (!),

а врачевательчеловеческих душ…

Можете сказать все,что угодно!

Но не говорите этого,пожалуйста…

Простите меня!

(Ну не могу же я

все это время, покапишу,

испытывать чувствовины!)

Я стала невольнымсвидетелем того,

как Вы интимно курите.

Я знаю,

что не должна былаэтого видеть!

Но трагичность этогодейства

заворожила меня…

Я не смогла отвернуться

вплоть до самойпоследней затяжки…

И потом, идя по дорогедомой,

я вспоминала этуодинокую фигуру

и мысленно говорилас Вами…

Да я бы белой сирени

Вам принесла зимой,

если Вам это моглобы помочь!!!

Ваша ПММЛ.

Письмо № 2

Дорогой Учитель,