это не испортило восхитительных воспоминаний о горелом раклете, сыре, который я соскрёб с ложки и смешал с солёным мясом и мягким картофелем…

Первые несколько недель занятий были напряжёнными. Пытаясь одновременно усваивать информацию, переводя слова и времена из монологов преподавателей, я заработал головную боль. С каждым услышанным от них предложением всё больше отставал – в то время как другие студенты, особенно девочки, вели конспекты. Уже к середине утра у меня сильно разболелась голова, и я с нетерпением ждал звонка на перемену. Когда тот прозвенел и все классы опустели, я молча присоединился к болтающим ученикам на лестнице, ведущей во двор. Как по часам, фургон с кондитерскими изделиями из местной булочной въехал через колонны, поднимая в воздух камешки и пыль. Водитель поднял боковую панель, за которой была свежая выпечка: круассаны, бриоши и шоколатины. Мягкое слоёное тесто у меня во рту заставило забыть о мучительных попытках понять французский.

Андре и Серж оживлённо разговаривали с какими-то мальчиками из Женевы. Я слонялся возле них, пытаясь понять суть их планов на выходные, связанных с лодками на озере. Но, увы, мне нечего было добавить к разговору: их лексикон совершенно отличался от того, что я слышал в классе.

Вскоре я оставил попытки понять их разговор, когда услышал позади себя двух девушек, говоривших по-английски. Я обернулся. За спинами девочек, за колоннами школы, я заметил мужчин из психиатрической больницы, глазевших на толпы учеников. Их необычный облик дал мне повод заговорить:

– Разве они вас не смущают? – спросил я Эрику (девушку с чёрными блестящими локонами до середины спины), с которой сидел рядом на уроке французского языка. Эрика что-то говорила Биргитте, высокой шведке, всё время молчавшей. Подруги носили одинаковые вязаные свитеры до колен, белые рубашки и брюки. Они совсем не походили на девушек из моего танцевального класса. Несмотря на румянец на их щеках и живые глаза, казалось, что их молодость испарилась. Они вели себя по-взрослому: никакой непринуждённости.

Эрика повернулась ко мне так, словно я нарушал их границы не меньше, чем мужчины из психушки.

– Мы так уже привыкли к ним, что даже больше не замечаем, не так ли?

Биргитта поспешила кивнуть – и они, держась за руки, гордо зашагали прочь, будто я затронул какую-то неприличную тему.

* * *

На следующий день во время обеда я искал Биргитту и Эрику в столовой, но их нигде не было видно, поэтому я, как обычно, сел с мальчиками с моего этажа.

– Кто-нибудь из вас знает, куда ходят остальные? – начал разговор я. Они посмотрели сначала на меня, потом друг на друга и пожали плечами. Очевидно, подобный вопрос никогда их не интересовал.

Мои обеденные планы изменились на следующий день. Эрика и Биргитта находились в моём классе до обеда. И на этот раз, когда они вышли из школы и пошли вниз по холму к главной улице, вместо того чтобы направиться в столовую, я последовал за ними на безопасном расстоянии.

Подруги свернули в «Кафе де ля Роз», неприметное заведение, и через минуту я повернул туда же. Внутри музыкальный автомат играл “King Crimson”, прерываемый звонками и гонгами нескольких автоматов для игры в пинбол. Я заметил Биргитту и Эрику – они хихикали, указывая друг на друга, и курили сигареты, как и все остальные в переполненном зале. Их окружила группа студентов, которых я до этого мельком видел в школьном дворе. Парни (казавшиеся большими и неряшливыми, с нечёсаными волосами, вывернутыми наизнанку карманами) смеялись, толкали друг друга, играли в настольный футбол, кричали и ругались на странных языках (на каких именно – я не мог определить). Вся компания поглощала сэндвичи с ветчиной на длинных кусках багета, намазанных маслом. И, насколько я смог расшифровать обрывки их разговора, шутили о курении гашиша и кашляли с таким энтузиазмом, как будто это был самый важный ритуал в обеденное время.

– Вы приходите сюда каждый день? – нерешительно спросил я Эрику и Биргитту. Они многозначительно посмотрели друг на друга, как будто им требовалось посоветоваться, прежде чем ответить на мой вопрос. Казавшийся огромным рослый рыжеволосый мальчик в длинной синей военной куртке до пола вмешался, прежде чем они успели ответить:

– А кто он? И как нашёл сюда дорогу? Кто ты? Nouvel eleve?[27] – спросил он. Я не верил, что Эмили и Биргитта могли дружить с таким неопрятным человеком, как он.

Чтобы объяснить свой визит, я начал говорить, тщательно подбирая французские слова:

– C’est la première fois que…[28]

– Говори по-английски, – оборвал он меня. – Мы все тут владеем языком.

– Ив, иди сюда, – крикнул он вдруг мальчику постарше (с плохой кожей и милой эльфийской улыбкой). – Кто ты и откуда? Почему здесь? Изгнанник? Большинство из нас в изгнании, независимо от того, живём мы со своими семьями или нет, – продолжил он расспросы.

– Какие ещё изгнанники, Аксель? Это чушь собачья. На самом деле мы просто иммигранты, – возразил Ив.

– Никогда не думал об этом в таком ключе. Но, может быть, я тоже изгнанник, – поспешил заверить я. – А откуда здесь все?

– Мы отовсюду. Турция, Греция… Наши семьи приехали в Швейцарию по разным причинам, и мы оказались в «Ля Роз». Comme tu vois[29], – небрежно бросил он, оглядывая шумную комнату как хозяин и улыбаясь своей публике. – А ты что скажешь в своё оправдание?

– Мои родители решили, что безопаснее учиться в школе в Швейцарии, чем в американской школе. Поэтому и отправили меня сюда. Не изгнание, наверное, но близко к тому, – попытался оправдаться я.

– Ясно, беженец… А от чего, я не буду спрашивать. Оставайся с нами, – добавил он.

– Хэш? – спросил он, роясь в кармане. А затем достал маленький мятый кусочек фольги и протянул его мне. Я недоумённо уставился на него, не зная, что с ним делать.

– Viens, je vais te montrer[30], – предложил он, подводя меня к одному из столов. Потом вытащил зажигалку с изображением распятого хмурого Джима Моррисона с обнажённым торсом. За секунду нагрел фольгу, прежде чем раскрошить гашиш на сигаретной бумаге, смешать его с табаком и затем скрутить между пальцев. С толстой стороны он вставил картонный фильтр.

– Voilà, – произнёс он. – Pour toi[31]. Думаю, это твой первый косяк с гашишем. Только не спеши. Это «афганский чёрный». В нём есть вкрапления опиума. Так, во всяком случае, говорят.

Шум, музыкальный автомат и услышанный мной английский язык убедили меня в том, что «Кафе де ля Роз» станет моим новым домом вдали от родных