подругой. Ведь находись я в Европе, папе было бы довольно затруднительно запретить ей туда поехать.

Всё же в чём-то убедить моего отца бывало непросто. Раз уж он считал, что я недостаточно развит физически и эмоционально для школы-пансиона, то что уж говорить о частной школе за три тысячи миль от нас! Он предположил, что, может, мне стоит поехать в среднюю школу, когда стану старше и сильнее (как будто я прямо мечтал о ней!). Судя по тому, что я слышал о розыгрышах и испытаниях-посвящениях, проводимых там, средняя школа была похуже Адамса.

Мысль о том, чтобы учиться в чужих краях, вызывала смешанные чувства. Я представлял себя изолированным в альпийской башне: с одной стороны, защищённый от папиных стратегий и маминых представлений о том, каким мужчиной мне следует быть. Но в то же время в холоде и без друзей. Но был и большой плюс: уже не придётся столь тщательно хранить секрет об Ингрид. А ещё я смогу взрослеть в своём собственном темпе, не форсируя события. Когда я обдумал предложение мамы, всё то, что сперва казалось изоляцией, стало больше походить на убежище. Все остальные соображения – сама школа, язык, Митники – всё выглядело сущей мелочью по сравнению с этим.

– Страшновато жить не в родительском доме.

Но думаю, что смогу на это решиться. Так я буду там учиться и в старших классах? А можно будет вернуться, если мне вдруг не понравится? – спросил я.

– Ты всегда можешь вернуться. Помнишь, что говорил Роберт Фрост, да? – спросила мать.

– Не уверен, – ответил я.

– Дом – это место, где мы всегда рады принять тебя. Всегда, родной.

Она обернулась, чтобы посмотреть на меня, пока я силился вспомнить Лозанну и школу Эрика: “École Nouvelle de la Suisse romandee”[18].

– Итак, что думаешь? Стоит вечером поговорить об этом с папой? – Преображение, произошедшее в её внешности (пока она, казалось, праздно болтала без умолку), просто захватывало дух. Её духи пахли цветущими розами, что она посадила в саду.

Светлые волосы, покрытые лаком, сияли и образовывали застывшие волны. Золотые серьги и голубые камни в её брошке подчёркивали магнетизм глаз. А улыбка прекрасно маскировала коварство её звериной воли и силы манипуляции.

В тот вечер за ужином она рассказала о своей новой идее. Поскольку она долго решала, как бы получше «продать» её моему отцу, то использовала весь свой тактический арсенал: от пристальных взглядов до отведённых в сторону глаз, когда тот смотрел, как она потягивает вино и изучает дно бокала. Отец задал несколько вопросов по существу, но, казалось, не возражал.

– Тебе не кажется, что нам стоит посетить школу, прежде чем мы примем столь важное решение? – спросил он. – Мы же её почти не видели. И всё, что знаем о ней, – лишь слова Эллен. Давайте узнаем больше. Может быть, в Нью-Йорке есть её выпускники, с которыми мы могли бы поговорить? У кого дети учатся в школе-пансионе в Лозанне, в Швейцарии? Думаешь, Джон, ты потянешь учёбу? Это ведь так далеко от дома… Хотя, думаю, должен справиться. Возможно, всё получится. Кто знает? В Лозанне можно хорошо повеселиться. Надеюсь, тебе понравится. А ещё я в восторге от идеи изучения французского. Что думаешь?

В том, как именно отец спросил моего мнения, послышалось нечто, заставившее меня поверить, что он демонстрирует особое уважение ко мне – уже на каком-то новом уровне. Возможно, стал относиться по-другому после моего отказа есть говяжий язык.

– Думаю, смог бы, – ответил я.

* * *

В ту ночь в постели я раздумывал, как буду жить в Швейцарии. Там я стал бы другим человеком, обладающим большей «гравитацией» и серьёзностью, а не люфтменшем, дрейфующим из деревни в деревню или куда его занесёт ветром. Мои суждения стали бы более твёрдыми и обдуманными, а не взбалмошными. Без мамы или папы, навязывающих мне свои желания, идеалы, привычки и потребности, появился бы хороший шанс узнать, кто я такой и чего хочу. Шанс быть чётче самому, не изображая зеркало, отражающее всё то, что люди хотят видеть у себя.

Подобный образ искушал меня. Там не будет Макэнери, давящего меня, или Ингрид, ласкающей меня за деньги, или молочных коктейлей, что трудно перевариваются. Я пережил всё это – и стал сильнее. И теперь знал, что смогу стать другим: закалённым, способным защитить себя… и менее наивным. Хотя всё это было ещё далеко. Может быть, я смогу стать самим собой!

Часть 2

Глава 7

По дороге из женевского аэропорта в “École Nouvelle” обстановка в машине казалась накалённой. У отца было лицо водителя – не моргает, губы сжаты, щёки напряжены: по нему невозможно понять, как далеко надо ехать и в чём заключается его миссия. Мама сосредоточилась на своей спице с изображением серо-белого единорога, скачущего по кругу. Она иногда поднимала глаза, чтобы взглянуть на пейзаж, но затем возвращалась к гобелену на коленях. Мой восторг по поводу новой школы и языка портило чувство, что меня в каком-то смысле «понизили». Швейцария выглядела убежищем, но также казалось, что меня перевели в младшую лигу за границей – из сборной высшей лиги школы-интерната в Новой Англии. Мой вес так и не соответствовал весу обычного подростка. Оставалось лишь надеяться, что в чужих краях, без посторонних глаз, моя ситуация кардинально изменится как по волшебству.

* * *

В тот вечер, как только мы обсудили за ужином возможность учёбы в Швейцарии, грядущая поездка стала делом решённым. К тому времени, когда было подано заявление и переведён депозит, мои родители настолько убедились в неизбежности учёбы там, что не видели причин отправлять меня в эту школу просто посмотреть или узнать о ней чуть больше, чем написано в рекламной брошюре или услышано от Эллен Митник. Эта частная школа позиционировалась как учебное заведение с большим количеством приходящих учеников и небольшим интернатом – только для мальчиков. Как и всем остальным студентам, мне предстояло заниматься по программе подготовки к “Maturité”: швейцарскому государственному экзамену, включавшему латынь, итальянский, английский, французскую литературу, историю Швейцарии, историю Европы, математику, физику, химию, биологию и философию. Все занятия проводились на французском языке. Не существовало никакого ознакомительного периода, чтобы облегчить иностранцам изучение языка. Это как если бы вас сбросили с причала в холодное озеро, назвав произошедшее уроком плавания. От подобного подхода к обучению я почувствовал себя безрассудно храбрым. Ведь за целый год изучения французского языка я едва продвинулся дальше правильных глаголов.

*