— Что это такое? — тихо проговорил он, когда я ужеподумала, что пауза слишком затянулась.

— Повторяетесь! — Я строго взглянула наМельникова. — Вы что, никогда такого не видели? Могу пояснить. Колбасаполукопченая «Московская», батон «Домашний»… что — опять не той марки, ккоторой вы привыкли? Ничего не знаю, омары и фуа-гра в нашем районе непродаются, а ехать за ними в «Глобус гурмана» мне некогда. В общем, как сказалЧехов — лопай, что дают.

— Извини… — Антон Степанович судорожносглотнул. — Я не капризничаю, но все же… как прикажешь это есть? Ведьздесь даже ножа нет!

— Может, вам привезти саксонский сервиз и наборстолового серебра? — окончательно озверела я. — Обойдетесь! Зубками,зубками кушайте! Вроде зубы у вас здоровые, стоматолога регулярно посещаете!

И что вы думаете? Повторять это приглашение дважды мне непришлось.

Антон Степанович снова шумно сглотнул набежавшую слюну,издал утробное рычание и впился в колбасу зубами. Надо сказать, зрелище было недля слабонервных. Именно так, должно быть, голодный лев разрывает беднуюбеспомощную антилопу. Это ужасное зрелище мне неоднократно приходилосьнаблюдать. Не в натуре, конечно, а в телевизионной программе про жизнь дикихживотных, мама очень любит смотреть такие передачи.

Несколько минут в моем кабинете царила тишина, нарушаемаятолько страшным щелканьем зубов и негромким рычанием. Правда, мне изредкаслышался хруст разгрызаемых костей, но, думаю, это была всего лишь слуховаягаллюцинация.

Наконец Антон Степанович наелся, сыто облизнул губы и поднялна меня взгляд. Честно говоря, я немного испугалась — вдруг он вошел во вкус ирешит продолжить трапезу… хотя он и съел без остатка целую палку колбасы, нокто его знает, какой у него аппетит!

Но он, к счастью, не проявил агрессии, напротив, искреннепоблагодарил меня за заботу. Наверное, вместе с сытостью к нему вернулисьприличные манеры.

— Если вы наелись, — проговорила я строго, —думаю, самое время обсудить ваше будущее.

— Что ты имеешь в виду? — В глазах Карабасапромелькнул страх. Не знаю, что он вообразил, но я поспешила его успокоить:

— Не волнуйтесь, ваши личные планы меня нисколько неинтересуют. Единственное, что хотелось бы понять, — как долго высобираетесь обитать в моем кабинете. Нет, я, конечно, вполне могуудовлетвориться половиной жилой площади, одним стулом, половиной стола икомпьютера, но вот насчет стенного шкафа… знаете, иногда я вешаю в него своивещи. Есть у меня такая глупая привычка. Летом это еще не очень насущно, ноесли вы намерены прятаться здесь до зимы…

— Да я и сам хочу как можно скорее отсюдаубраться! — Глаза Карабаса загорелись. — Надо только придумать, как икуда… и тут я тоже очень рассчитываю на твою помощь… одному мне не удастсявыбраться из банка…

— Интересно, что я могу сделать? Вынести вас в сумочке?Вывести на поводке под видом декоративной собачки? Или выкатить в тети Клавиномстолике? Вряд ли это получится! Охрана наверняка заинтересуется содержимымстола… да и потом — одно дело докатить столик до туалета, и совсем другое…

— Ты меня неправильно поняла! — перебил меняМельников. — Конечно, я выберусь сам, ночью, когда все сотрудникиразойдутся…

— Тогда при чем здесь я?

— Вот при чем. На главном входе банка находитсякруглосуточный пост охраны, плюс постоянное видеонаблюдение. Технический выходтоже защищен камерой. Но есть еще два выхода, из подвального этажа…

Я вспомнила слова начальника службы охраны Михалькова о том,что Антон Степанович, как бывший главный инженер НИИ, лучше всех знает всевходы и выходы из нашего здания, поэтому незаметно выйти для него не составиттруда.

— Опять-таки не понимаю, какую роль в этом фильмеужасов вы отводите мне?

— Те два выхода заперты на замок, а ключи от нихнаходятся в моем бывшем кабинете. Так что если бы ты достала эти ключи, то ясмог бы незаметно выбраться из банка…

— Вот сами и доставайте эти ключи! Кабинет ваш, так чтовам и карты в руки… прошлой ночью вы уже расхаживали по зданию, и никто вас незастукал, так что вполне сможете сегодня повторить этот поход и забрать чертовыключи!

— Я боялся, что ты откажешься… — Карабас тяжеловздохнул. — Значит, ничего не выйдет. Дело в том, что ночью коридор возлемоего кабинета просматривается камерой, за которой следит дежурный с постаохраны. Так что, если ты мне не поможешь, придется мне и дальше скрываться утебя в шкафу…

— Ну уж нет! — возмутилась я. — Нечего братьменя «на слабо»! Я не поддаюсь на провокации! Одно дело — принести вам поесть,купить для вас всякие мелочи, — я покосилась на турецкие «боксеры», —но совсем другое — пробраться в кабинет и выкрасть ключи! Вы подумали, чтобудет, если меня застанут на месте преступления? В глазах милиции я сразу жепревращусь в вашего сообщника!

Произнося эти слова, я уже поняла, что сделаю все, о чем онпросит. Потому что я, и только я знала, что на самом деле он ни в чем невиноват, что он никого не убивал… а вот я — я, разумеется, не была егосообщницей. Как раз я и была настоящим убийцей… хотя абсолютно не помнила, какубивала Меликханова.

Видимо, Антон Степанович по выражению моего лица понял, чтоя сломалась и готова выполнить его просьбу, достать для него эти ключи, потомучто сразу перешел к следующему пункту.

— Остается еще один большой вопрос, — проговорилон, опустив глаза. — Куда мне деваться, когда я уйду из банка? Домойвозвращаться мне никак нельзя, там меня наверняка караулят…

— А вот кстати, — неожиданно осенило меня, —как вы объяснили все происходящее вашей жене? Она в курсе, что вы не пустилисьв бега, не выехали из города в бетономешалке, не пересекли границу по фальшивымдокументам, а спокойно сидите у меня в шкафу? И как она на это отреагировала?

Карабас засопел и отвернулся.

— У меня нет жены, — буркнул он.

Вспомнив рассказ Лидии Петровны, я ощутила, как щеки опалилакраска стыда. Антон Степанович отвернулся, подошел к окну, плечи егоссутулились.

— Простите меня, — я подошла ближе, — ясказала не подумав, простите…

Он не ответил, тогда я мягко обняла его за плечи, потому чтохотела отвести подальше от окна — кто-нибудь мог заметить у меня в кабинетепостороннего мужчину и заинтересоваться.

— Давно ваша жена умерла? — спросила я,ненавязчиво подталкивая Антона к шкафу.

— Да с чего вы взяли, что она умерла? — Он сбросилмои руки, и стало видно, что он вовсе не горюет, а страшно злится.

— Как? — растерялась я. — Но ведь она болела…сердце…

— Сердце! — закричал он. — Да не было у нееникакого сердца!

«У всех оно есть», — подумала я.