— Ну да, конечно. — Он внял моему красноречивомувзгляду, — сердце у нее было, совершенно здоровое. Она нарочно придумаласебе болезнь, чтобы не работать и не рожать!

— Так не бывает… — растерялась я.

— Бывает. — Он сжал кулаки, потому что руки сильнодрожали. — Я узнал об этом в больнице. Она случайно разбила тарелку исильно порезала руку. Зашивали под наркозом, сделали кардиограмму, и вот… Послеэтого мы развелись.

Это же надо, как мужчине везет на разных стервоз! Что онивсе к нему липнут? Жена — эгоистка и врунья, Лариса — та еще зараза… Но,однако, как это Лидия Петровна не знала о таком факте биографии Карабаса?Очевидно, это в НИИ, как в большой деревне, все про всех знают, а на банк этотзакон не распространяется.

Мне стало жалко несчастного Карабаса. Какой-то он невезучий…Теперь вот в убийстве обвиняют…

— Ну-ну, все пройдет, — я погладила его по колючейщеке, — все наладится…

— Оставьте меня в покое! — Он отшатнулся ипоглядел с ненавистью.

Вот мило! Кто к кому пристает, хотела бы я знать?

— Слушайте, идите вы в шкаф! — возмутиласья. — Мне, между прочим, работать надо! Это вы у нас вроде как во временномотпуске, с вас-то работу не спрашивают…

Карабас опомнился, глаза его виновато забегали.

— Ну… я не хотел тебя обидеть… понимаешь, я оченьнервничаю. Сижу здесь в четырех стенах, тебе мешаю… Нужно отсюда уходить. Вквартиру нельзя, это мы выяснили, и вообще деваться некуда…

— Ну, уж это ваши проблемы! — заметила я. —Вы все-таки большой начальник, хотя и бывший… у вас наверняка есть дача…

— Нет у меня дачи, она… она жене досталась!

— Очень может быть… — согласилась я, — ноесть же у вас какие-то родственники, друзья… любовницы, в конце концов…

На лице Мельникова появилось выражение вселенской скорби. Онтяжело вздохнул.

— В том-то и дело! Пока ты ходила за этим, — онпоказал рукой на турецкие «боксеры» и колбасную шкурку, — я сидел в шкафуи думал. И понял, что совершенно никому не могу довериться. Никому, кроме тебя.Родственники в основном дальние, друзья — никакие не друзья, а просто приятели,женщины… ну, о них лучше и не говорить. Вот такой неутешительный итог жизни!

— Не нужно пытаться меня разжалобить! — На этотраз я была глубоко возмущена этой тюфяковой позицией. — Мне действительнонекуда вас спрятать! Что вы думаете — у меня три квартиры, купленные нафиктивные имена с целью наживы? Да я теснюсь в одной комнатке с матерью! Мне ибез вас своих собственных проблем хватает!

Я не успела излить все свое возмущение, поскольку в дверьнеожиданно постучали. Замерев на полуслове, я замахала на Мельникова руками. Онвскочил со стула и бросился к своему шкафу, по дороге сбросив со стола чашку. Кмоему удивлению, чашка не разбилась, только по полу расплескались остатки кофе.Все-таки какую прочную посуду выпускают трудолюбивые китайцы!

Антон Степанович втиснулся в шкаф, поспешно захлопнул засобой дверцы, и только после этого я повернула задвижку на двери кабинета игромко проговорила:

— Заходите! Открыто!

Дверь медленно открылась, и на пороге возник объемистыйживот, обтянутый сиреневой трикотажной безрукавкой. Вслед за животом, вкачестве бесплатного приложения к нему, появился невысокий человечек среднихлет с обвислыми, как у бульдога, щеками и ежиком коротко стриженных седоватых волос.Это был наш завхоз Никита Виленович Барсуков, отставной майор строительныхвойск.

— Это у вас радио работало? — осведомилсяБарсуков, оглядевшись по сторонам.

Сообразив, что Никита Виленович услышал через дверь наши сКарабасом препирательства, я поспешно подтвердила:

— Да, радио, передача «Театр у микрофона».

— Современная пьеса, — с неодобрением произнесзавхоз. — То ли дело раньше были спектакли! «Человек с ружьем»,«Кремлевские куранты», «Все остается людям»…

— А вы, собственно, по какому вопросу? — довольноневежливо оборвала я эту дискуссию о театральном искусстве.

— А мы, собственно, по вопросу текущего косметическогоремонта. По графику подошла очередь вашего кабинета. — Он сверился скакими-то мятыми листками и ткнул в них коротким толстым пальцем с желтым отникотина ногтем. — Окраска стен, замена светильников, ремонт стенныхшкафов…

Он осмотрел мой кабинет неодобрительным взглядом и добавил:

— Действительно, очень запущенное помещение! И чистотув нем не поддерживаете на уровне… — при этом он покосился на залитыйкофейной гущей пол.

— Ну, на то есть уборщица… — протянула я, — аремонт здесь не так давно делали…

— Это не нам с вами решать! — строго проговорилзавхоз. — Раз по графику положено — будем ремонтировать!

С этими словами он неспешно проследовал к шкафу, в которомпрятался Антон Степанович, и потянулся к дверной ручке:

— Фурнитуру заменить, петли… внутренняя окраска тоже,наверное, потребуется…

— Стойте! — Я коршуном кинулась к шкафу изаслонила его от завхоза. — Не открывайте, у меня там папки грудойсложены, попадают, потом неделю в порядок приводить придется! Да и васненароком зашибить могут, а это — производственный травматизм…

— Это нехорошо! — поморщился Барсуков. —Документация должна в аккуратном виде содержаться!

— Хорошо-хорошо, — отмахнулась я. — А как жемне быть? Куда мне перебазироваться на время ремонта? Мне же работать нужно, сменя служебных обязанностей никто не снимал!

Барсуков снова сверился со своими записями и важно сообщил:

— Вам будет предоставлено во временное пользованиепомещение двадцать шесть дробь четыре!

— Это еще что такое?

— Кладовка дальше по коридору!

— Да вы что? — возмутилась я. — Там же темнои никаких условий для работы…

— Искусственное освещение там имеется, и розетка дляподключения компьютера, а насчет всего прочего — ничего не могу поделать. Этоже временно! График есть график, так что к завтрашнему дню будьте готовы кпереезду.

Он колыхнул огромным животом и медленно проследовал обратнок двери. Там он на мгновение задержался и произнес голосом доброго дядюшки:

— Если хотите — могу вам во временное помещениерадиоточку подключить. Будете слушать свой «Театр у микрофона».

Едва дверь за завхозом закрылась, из шкафа выкатился АнтонСтепанович и возмущенно запыхтел:

— Вот ведь старый жулик!

— Кто? — недоуменно переспросила я. — Что вытак волнуетесь? Выпейте водички!

— Барсуков! — пропыхтел Карабас, наливая в стаканминералку. — Ну вот, опять напьюсь, а ты ведь меня второй раз выводить нестанешь, придется до вечера терпеть…