было больно во время всего процесса, так сильно, что я стонала, но не сказала ему остановиться, поэтому позже убеждала себя, что это моя вина, что он не прекратил. А когда все закончилось, снова появилась кровь. Я не хотела просить его быть нежнее, потому что не хотела, чтобы он подумал, что я ребенок, который не знает, что и как делать для моего же блага. Считала, что он учит меня тому, что я уже должна была знать о сексе, о своем теле и о мужском теле. Без понимания того, каким должен быть настоящий, правильный секс, я решила, что то, что происходит между мной и учителем, боль и ложь про боль, это именно то, каким секс должен быть, что все в порядке, потому что на этот раз он подложил под меня полотенце.

А потом, когда он готовил блинчики, а я надела одну из его футболок и шорты, он заставил меня составить список, перечень тех трех пенисов согласно размеру относительно его собственного, где он на первом месте.

Так что, заверяю тебя, дорогой читатель, он вовсе не сорвал мой цветок.

2

Тем летом он сказал мне, что я не могу больше писать. Я сделала заметку в своем дневнике: «Утро пятницы, 28 июня, мне нельзя писать. Он сказал, я не могу, ни за что, совсем».

– Это слишком опасно, Эли, – он говорил мне, что с этого момента будет хранить все в своем доме, иначе мои родители могут случайно узнать.

Он сказал мне это утром, когда солнечный свет освещал его зеленые глаза. В школе я никогда не видела его глаза так близко. Глаза с вкраплениями золотого и всеми оттенками зеленого, какие я только могу представить. Зеленые, как страстное желание. Он поправил прядь моих волос за ухом, его голос звучал едва ли громче шепота, хотя мы были в доме одни. Привычка, с которой он разговаривал со мной в коридорах, в классах; именно таким голосом, который всегда закрадывался в мои мысли, он говорил, когда сообщал что-то важное. Что-то личное.

Однако на этот раз я вслух посмеялась над ним – резко села на кровати, и мой раскрытый рот мелькнул мимо его руки. Не могла перестать смеяться. Это ведь просто неслыханно. Теперь я официально окончила школу, мне официально восемнадцать, зачем родителям внезапно начинать читать мой дневник? Искать вообще какие-то тайны в моей жизни?

Он не видел ничего смешного.

Встал с кровати и натянул трусы, резинка ударила по его мягкому, волосатому животику. Мне его живот казался милым, как, в каком-то странном смысле, уязвимость.

– Ты не понимаешь! – кричал он на стену, повернувшись ко мне спиной. – Не видишь, чем я рискую ради тебя? Неужели не можешь хотя бы на секундочку подумать о ком-то, кроме себя? Это не какая-то гребаная шутка.

Не помню, когда последний раз смеялась так сильно, что на глазах выступили слезы, но я позвала его обратно в кровать. Протянула руку, зная, что мои волосы рассыпались по плечам, едва прикрывая грудь. Знала, что ему нравится, когда я так выгляжу.

Не сработало. Он провел рукой по волосам и ушел, я слышала, как он швыряет вещи в соседней комнате. Надела одну из его футболок, натянула трусики и босиком покралась за ним.

Слушала, как он объясняет: новые правила. Теперь мы должны быть даже осторожнее. Раньше, если кто-то видел нас вместе, всегда можно было объяснить это тем, что он «помогает мне с монологом» или «редактирует стихотворение», а теперь у нас нет причин быть вместе. Кроме очевидной. Учитель трахает свою ученицу всего несколько часов спустя после выпускного.

– Пусть все останется в тайне, пусть все останется между нами, – закончил он. Я кивала, попивая кофе из его кружки.

Но даже так следующим утром, прежде чем он проснулся, я вытащила дневник из своего рюкзака и написала эти строчки: «Мне нельзя писать». Я настолько увлеклась, рассматривая небо за окном, сидя на кровати, что до сих пор не верила в то, что все это происходит со мной и как мне могло так повезти. Посмотрела на него и написала последнюю строчку: «Хочу, чтобы все было хорошо. Хочу, чтобы он сейчас проснулся», – все еще надеясь, что однажды он все это прочитает. Я ждала свою историю любви, как в книгах, ту, которую мне обещали в том году в школе.

3

Я думала, все станет проще, когда я окончу школу. В течение всего прошлого года снова и снова я отмечала в своих дневниках время до того момента, когда мы сможем быть вместе – месяцы превращались в недели, которые превращались в дни – и в своих мыслях я надеялась, мы сможем гулять, держась за руки, этим летом, есть мороженое и сидеть в беседке неподалеку от моего дома, что он познакомится с моими родителями, представившись моим парнем. «Она стоила того, чтобы ждать», – скажет он. Я думала, мой мир станет больше от его любви.

Все оказалось не так. Каким-то образом мой мир стал только меньше. На той последней странице в своем летнем дневнике я написала: «Он делает меня счастливой, единственная плохая вещь в том, что никто не может об этом знать… Мне приходится много врать. Где я. С кем я. Но это стоит того… Пусть все останется в тайне, пусть все останется между нами. Просто я ненавижу врать». Остальной дневник остался пустым. Я следовала правилам.

Так как мы больше не виделись каждый день и так как мои родители по-прежнему платили за мой телефон, пока я еще жила на втором этаже дома своего детства, и могли в буквальном смысле увидеть, кто мне звонит, мы с Ником могли общаться только по AOL[16]. Его ник – Ichabod77, мой – Alissonwondrland. Мы пытались строить планы и постоянно переписывались, обсуждая детали – как далеко друг от друга нам приходится ходить за кофе, чтобы не беспокоиться, что кто-то увидит нас вместе, какой кинотеатр находится не по соседству со мной, но и не там, куда любят ходить подростки. Мы сходили на новые «Звездные войны» и целовались весь фильм, как влюбленные подростки. Но он заставил меня купить себе попкорн и ждал меня в зале через несколько рядов. Пересел ко мне только в темноте, когда начался фильм.

Наше первое свидание в кино превратилось в ссору, так как он не мог отвезти меня к себе на своей машине – я должна была дождаться, пока он уйдет из кинотеатра, подождать, а