— Вы о чем-то задумались? — спросила Алена. При людях онавсегда обращалась к нему на «вы».

— Думаю о том, что вы представители нового поколения, —улыбнулся Сеидов, — за вами будущее.

— Сейчас будущее как раз за представителями вашегопоколения, — возразил Кажгалиев, — по данным «Форбса», почти все российскиемиллиардеры примерно вашего возраста. Им всем от сорока пяти до пятидесяти пятилет.

— Значит, у меня сейчас «золотой возраст», — пошутил Сеидов,— жаль, что я раньше не знал об этом. Самое время становиться миллионером.

— А вы им уже стали, — улыбнулся Кажгалиев.

— В каком смысле?

— Вы же стали вице-президентом крупнейшей компании. Толькобонусы, которые вы должны получать по итогам года, будут превышать миллиондолларов. В прошлом году вице-президенты получали по полтора миллиона. Плюсваша зарплата, возможность выкупа половины процента корпоративных акций, чтосразу и автоматически делает вас миллионером. И новая квартира, которую вам ужевыделили за счет компании. Она тоже стоит порядка двух или трех миллионовдолларов. Значит, вы уже мультимиллионер.

Он изумленно посмотрел на говорившего, перевел взгляд наАлену.

— Я даже не мог об этом подумать, — признался Сеидов, —откуда вы все это знаете?

— У нас в международном управлении читают «Форбс», —улыбнулся Кажгалиев, — поэтому мы знаем такие подробности, которые обычно непубликуются в российской прессе. А про квартиру и бонусы знают все сотрудникикомпании. Это вообще общемировая практика — предоставлять своимвысокопоставленным сотрудникам различные преференции за счет компании.

— Вам нужно работать не в международном управлении, а впресс-службе компании, — пошутил Фархад. — Пусть нам принесут чай — и закончимнаш поздний обед.

Им подали чай, когда в ресторан вошел Жорж Брикар. Он увиделсидевших за столиком гостей и подошел к ним.

— Извините, что я отрываю вас от обеда, — пробормотал он, —но сегодня господин Сеидов самая главная сенсация дня.

По-арабски он говорил с легким французским акцентом.

— Садитесь, — пригласил его Сеидов.

— Не буду вас беспокоить, — возразил тактичный француз, —лучше подожду в холле.

Он быстро вышел из зала ресторана, стремительно размахиваяруками.

— Симпатичный журналист, — сказал Кажгалиев, — я видел егорепортаж по телевизору. Он работает здесь уже почти год. Хорошо знает арабскийи английский языки. Кроме своего французского. Он такой молодец, смело говоритобо всех проблемах. Его часто приглашают и на американские каналы.

— Профессионал, — кивнул Сеидов, — они ценятся повсюду вмире. А честных и добросовестных журналистов почти не осталось. Многиеангажированы или откровенно куплены какой-либо стороной.

— Все журналисты так или иначе освещают события с точкизрения владельцев своих компаний, — вздохнул Кажгалиев. — Как говорят в такихслучаях, «кто платит, тот и заказывает музыку».

— Откуда такие мизантропические взгляды в столь молодомвозрасте? — пошутил Фархад.

— Все оттуда, — уныло ответил Кажгельды. — Мой друг, скоторым я учился в одной группе, пошел торговать обувью. Сегодня он ужемиллионер. А я всего лишь обычный переводчик, пусть даже в такой известнойкомпании, как наша. Немного обидно. Он почти не учился и с трудом выучиланглийский. А я выучил английский, французский и арабский. Но разве в этомдело?

— Тогда нужно было сразу идти в бизнес, — заметил Сеидов.

— У меня нет способностей, — признался Кажгалиев. — Укаждого должны быть способности. Я не умею торговать и продавать. Просто неумею.

— Зато вы прекрасный переводчик, — торжественно заявилаАлена, — а это не так плохо. Может, через несколько лет вы станете заместителемначальника международного управления.

— А в пятьдесят даже начальником управления, — сморщилсяКажгельды. — Нет, это не для меня. Лучше открыть собственное дело и работать насебя, чем обслуживать других.

— Оказывается, наш переводчик мечтает стать бизнесменом, —улыбнулась Алена.

— Конечно, мечтаю, — кивнул тот, — и надеюсь, что уже ксорока годам чего-то смогу добиться.

Они выпили чай и вышли в холл. Там уже находились все членыделегации. Головацкий о чем-то спорил с Гладковым. Манана Гацерелияпросматривала свежие газеты, Резников безучастно сидел в углу на диване. Припоявлении Сеидова все поднялись, столпившись вокруг него.

— Завтра днем нам объявят результаты тендера, — сообщилГладков, — а потом мы сможем улететь. Вечером у нас самолет в Багдад.Переночуем там, и рано утром вы отправитесь в обратный путь. На этот раз,возможно, мы сумеем пробить самолет до Аммана, где вас будет ждать другойсамолет, который отвезет вас в Москву.

— Что-нибудь известно насчет решения комиссии? — уточнилСеидов.

— Ничего, — ответил Гладков, — пока ничего.

Они увидели стоявшего в стороне Жоржа Брикара, которыйтерпеливо ждал, пока его позовут. Еще несколько журналистов кружили вокруггруппы, явно в поисках подходящей «добычи».

— Здесь вам не дадут говорить, — убежденно произнес Гладков,показывая на журналистов, — вы теперь главный поставщик новостей из Басры. Дажесообщения об очередном взрыве на рынке города, где погибло одиннадцать человек,идут второй новостью.

— Это уже в традициях западных журналистов, — в сердцахпроизнес Сеидов, направляясь к кабине лифта. — Кажгалиев, — обратился он кпереводчику, — подниметесь вместе с журналистом ко мне в номер. Я приму вастам. У меня ведь сьют и есть большой стол, за которым мы сможем работать.

Алена шагнула за ним в кабину лифта.

— Ничего лишнего больше не говори, — попросила она, — ты итак сказал слишком много. Ты меня понимаешь?

— Не скажу, — ответил он, — к тому же это все равнобесполезно. Мое интервью выйдет не раньше завтрашнего дня, а завтра утромкомиссия вынесет свое решение по тендеру и по нашей заявке. Поэтому любое моезаявление будет пустым сотрясением воздуха. Все, что было нужно, я уже сказална пресс-конференции.

В коридоре они увидели двух прежних сотрудников полиции,вскочивших при их появлении.

— У нас все в порядке, — доложил один из них.

— Прекрасно, — кивнул Сеидов, входя в номер.

Полицейские переглянулись. На часах было около шести. ХалидДжалил приказал им действовать. На всякий случай один из них достал телефон иеще раз перезвонил.

— Он вернулся в свой номер, — доложил офицер, — что намделать?