Всю ночь напролёт Любава тщетно просила упёртого кота проиграть состязание. «Скоро Хорс появится на небе, – заговорил молчаливый возница. – Пора возвращаться, пока не рассвело». Девочка в последний раз с надеждой взглянула на Дювэ, бесповоротно убедилась в кошачьем упрямстве – и в отчаянии последовала за возницей. «Со щитом или на щите?» – спросила добросердечная Мокошь. «На щите, – выдавила из себя Любава. – Дювэ разбил меня в пух и прах и собирается разбить Кота Учёного». «Не надо отчаиваться, – маминым тоном сказала Мокошь. – Из любого безвыходного положения всегда найдётся выход». Закутавшись в павловопосадский платок, богиня погрузилась в раздумье. Девочки пытались по глазам следить за ходом её мыслей. «Эврика!» – по истечении часа вскликнула Мокошь. Сёстры перевели дух – и подались к богине. «Даю голову на отсечение, что Дювэ обыграет Кота Учёного, – уверенно произнесла Мокошь. – Однако миропорядок требует, чтобы после состязания боги держали совет под Мировым древом. Последнее слово остаётся за ними. Совещаясь, боги всегда пьют нектар, в который кладут чеснок, чтобы не попутал бес. У меня есть особенный магический чеснок, проросший через голову змеи. Я наговорю его таким образом, что он надоумит богов принять нужное решение и отпустить Дювэ».

Дальнейшие события показали, что Мокошь не ошиблась ни на йоту: Дювэ победил в честной борьбе, но боги предпочли Кота Учёного. Счастливые сёстры не скрывали своих эмоций, а спасённый котик, наоборот, всячески их скрывал. Дювэ переполняли противоречивые чувства: с одной стороны, ему очень хотелось вернуться домой, но, с другой стороны, очень не хотелось уступать место на златой цепи.

«Может быть, ты всё-таки останешься?» – в третий раз повторил вопрос всевидящий Перун. «Не могу, я очень соскучился по Африке», – принял решение Дювэ. «Ну что же, тогда будем прощаться, – с сожалением проговорил Громовержец. – А за вашу доброту, преданность и бесстрашие я отплачу сторицей. Называйте любое желание – и оно немедленно исполнится». «Желание наше такое, – без промедления озвучила Любава. – Не наказывайте Крылатого Змея: он этого не заслужил». «Моё слово – закон божий. Будьте уверены», – твёрдо пообещал Громовержец. «Спасибо вам, красны девицы, за платок, – с опозданием поблагодарила Мокошь. – А чтобы вы не сомневались в божьей милости, я припасла для вас подарочек». Вынув из-под платка серебряный оберег, богиня длиннющими руками повесила его на шею Любавы: «Это Перунов цвет – огненный символ чистоты духа. Он исполняет желания и исцеляет людей и животных. Благодаря оберегу, ты сможешь понимать язык животных, находить клады и владеть нечистыми духами». «Долгие проводы – лишние слёзы», – не выдержал бог грозы – и смахнул с золотой бороды скупую дождинку. Возница подкатил к пассажирам вместительную повозку – и сёстры сделали ручкой небесной супружеской паре. «Мяу!» – на своём родном языке попрощался Дювэ, без сожаления расставаясь с златой цепью. «Вам куда?» – привычно осведомился возница. «В Дедовск, пожалуйста», – попросила воспитанная Наташа. «Но с остановкой у священного источника», – уточнила старшая сестра. Спустя мгновение девочки уже стояли под Мировым древом и общались со Шкурупеей и Крылатым Змеем. «Оченно вам благодарен, – расчувствовалось чудовище. – Передавайте привет племяннице. Живы будем – непременно свидимся. Скажите ей, что я душу заложу дьяволу, но во что бы то ни стало разыщу Огненного Змея – либо в Тридевятом царстве, либо в Тридесятом государстве». «Не обессудьте, если что не так», – на всякий случай извинилась Шкурупея – и полезла назад в руно. «Но, залётные!» – присвистнул возница, взнуздав трёх Змей-Горынычей. С четвёртой космической скоростью мифический транспорт долетел до Дедовска. Высадив пассажиров в городской квартире, колесница сделала круг почёта – и пропала без следа, как будто её и не было.

«Почему такая мёртвая тишина?» – вздрогнула Любава – и, не чувствуя ног, бросилась в спальню. Там она увидела следующую картину: на софе лежала неподвижная Мама, а у изголовья сидели Папа, Степаша и Мора, поливая комнату безутешными слезами. «Что тут происходит?!» – закричала Любава, утратив власть над собой. «Мама умирает», – потерянно ответил Папа, забыв обрадоваться появлению дочери. В спальню с небольшой задержкой ворвались Наташа и Дювэ. «Это я кругом виноват, – запричитал домовой. – Не смолчал – во всём признался Маме. Она не дослушала до конца – упала в обморок. С тех пор не встаёт и молча помирает». «Скорая помощь, скорая помощь», – зачастил попугай Африка. Наташа схватилась за телефон, а Любава сняла с шеи Перунов цвет и возложила на раскалённый мамин лоб. «Вы возвратились? А где же кот?» – одним духом выкрикнула Мама, распахнув измученные глаза. «Мяу-мяу», – по-кошачьи поздоровался Дювэ. «Он сказал, что очень рад тебя видеть», – перевела на человеческий Любава. «А ты откуда знаешь?» – подозрительно покосилась Мама. «Это же Перунов цвет – он творит чудеса», – Папа вскочил со стула – и метнулся к оберегу. «А что он умеет?» – заинтересовалась Мама. «Например, отыскивать клады», – припомнила Любава. «Найдём клад – и я куплю себе соболью шубу», – размечталась Мама. «А я приобрету личный вертолёт», – заранее возгордился Папа. «Лучше купить путёвку на Луну», – высказалась Наташа. «Марс лучше, Марс лучше», – не согласился Африка. «Нуте-с, кто тут у вас больной?» – спросил доктор Айболит, поправляя на голове белую шапочку с красным крестом и полумесяцем.

Не получив ответа, он прислушался к горячему спору, а через минуту громче всех доказывал преимущества Лимпопо.

С некоторых пор к Любаве, как репей, пристала кличка «вудеваса». Это слово, означающее «дикий человек», имеет древнеанглийское происхождение, но «вудевасе» от этого было ничуть не легче. В ехидном исполнении главного задиры Гоши Разумного пещерная кличка встречала девочку на пороге лицея, преследовала по пятам и провожала до самого подъезда. В квартиру Любава входила уже без прозвища, но и без лица. Мама, по традиции, писала диссертацию и ничего вокруг себя не замечала. Папа по привычке что-то изобретал в кабинете, отгородившись от семьи стеной молчания. Исключение он сделал только для всеобщего любимца Дювэ, который время от времени давал изобретателю дельные советы. Общаясь с Дювэ, Папа, образно говоря, убивал двух зайцев: совершенствовал изобретение и свой кошачий язык, который изучил в «Кошкином доме» Юрия Куклачёва. Один попугай Африка, оставшись не у дел, слонялся по квартире как неприкаянный и – от нечего делать – всё видел, всё слышал и во всё вникал. Услышав стук каблучков и узрев потерянную Любаву, он с ходу атаковал её вопросом: «Где твоё лицо?» Отмахнувшись от дотошного попугая как от мухи, девочка шла в «детскую» и долго смотрелась в зеркало, познавая то, что осталось от потерянного облика. Потом она ставила любимый диск с мультиками про Любаву и богатырей – и к ней постепенно возвращалось исчезнувшее изображение. Обретя своё лицо, девочка носила его до самого утра, пока не сталкивалась с язвительным Гошей.

Так продолжалось целых две недели – до приезда Наташи. Бывшая шимпанзе, а ныне выдающаяся учёная девочка только что вернулась с Х-го Всеафриканского обезьяньего конгресса – и сразу же угодила в крылатые объятия попугая Африки. «Любава – вудеваса, Любава – вудеваса», – без передышки хрипел попугай, вырывая из своих длинных крыльев одно серое перо за другим. «Это очень серьёзно», – определила Наташа, устремляясь на помощь старшей сестре. Влетя в «детскую» вместе с неотступным попугаем, взволнованная младшая сестра увидела вопиющий беспорядок, среди которого выделялась безукоризненная Любава. Уставившись в трюмо, пострадавшая девочка осуществляла собственный фейсконтроль.