Именно так. Он всего лишь улыбался, как бы спрашивая: «А что, собственно, произошло, Эмануэл?» Хрупкое и худое тело весило немного. Чувствуя привкус смерти во рту, если смерть можно чувствовать на вкус, я стал медленно и очень осторожно вытаскивать Лауру наверх, не спуская глаз с заостренного конца лома, оставленного воткнутым в мокрую землю и торчавшего там, на дне колодца.

Если бы я с самого начала не вцепился в веревку так, что она сорвала мне кожу с ладоней, его тело, вне всякого сомнения, оказалось бы нанизанным на лом, как на вертел, и напоминало бы кусок мяса, готовый к жарке на углях. Вытащив его, я дрожал от ужаса, а он всего лишь спрашивал, что произошло. Я был не в состоянии вымолвить ни слова и, почувствовав под ногами теплую землю, разрыдался, в то время как Лауру, успокаивая меня, приговаривал:

— Ну, что ты, Эмануэл? Не плачь! Ведь ничего страшного не случилось. Я здесь, живой и невредимый, ты тоже цел… Если хочешь знать, послушай, ты как с неба свалился, ты спас мою жизнь!

Между тем, пока я так шел по шоссе, реальная действительность готовила мне новые испытания. Солнце палило неимоверно. Нужно было правильно распределить силы с учетом жары. Оторвав глаза от асфальта, я поднял голову и увидел впереди голубые горы. Голубыми они были издали, а ближе меняли свой цвет, приобретая зеленоватый оттенок.

Подступавшие к шоссе деревья относились к породам, встречающимся по преимуществу на равнинах. В их густых кронах целыми стаями гнездились птички. И вдруг до меня дошло, что они непрерывно поют. Но если им так весело, почему же я должен идти в таком подавленном состоянии? В конце концов, произошло то, чего я хотел больше всего на свете. Я освободился от раздражавшей меня компании. «Споем, Эмануэл!» — послышался мне голос Кабинды. И древний напев моих предков, радовавший, возможно, не одно поколение, сам собой стал срываться с моих губ. Знакомая мелодия, подхваченная ветром, лилась свободно: «Уходи, Туту, мальчик уже спит».

Однако я не спал. Наклонившись вперед, я шел. Ветер дул попутный, и можно было представить, что я как бы лечу, а не иду. Меня по-прежнему не оставляло ощущение, — рядом со мной шагает кто-то еще. И это была вовсе не тень. Но мне было все равно, кто это был, так как приближалась ночь, означавшая для меня покой. Пусть себе призраки шагают рядом! Я, радуясь тому, что солнце гасло прямо на глазах, бездумно повторял привязавшуюся мелодию, в то время как мои ноги ритмично отбивали такт по хрустящему песку.

Сбоку остановился автомобиль и начал громко сигналить, испугав меня неожиданностью своего появления. Взглянув в его сторону, я увидел за рулем мужчину, лицо которого показалось знакомым. Целая портретная галерея промелькнула в моем мозгу так быстро, что, откровенно говоря, я подумал, что вижу мираж. Это не могло быть реальностью. Я не верил своим глазам.

Я шел, напевая под аккомпанемент песчинок, скрипевших под ногами. Мне и так было хорошо. Поэтому я отказался от мысли поймать попутку. Тем более, мне не хотелось разговаривать с типом, похожим на кого-то, виденного мной раньше. Древние говорят, что лучше идти одному, чем в плохой компании. Мысленно повторив эту фразу, я ускорил шаг. Оказалось бесполезным, так как автомобиль медленно поехал следом. Я пошел еще быстрее, почти побежал, однако затем умерил свою прыть, так как в любом случае не мог бы соперничать с автомобилем. Оглянувшись, я внимательней присмотрелся к шоферу. Вне всяких сомнений, за рулем сидел Блондин. Это было невероятно. Я остановился.

Машина приблизилась вплотную, и я окончательно узнал невинную улыбку, сиявшую на его лице. Но что же он сделал с тем человеком, который согласился его подвезти? Может быть, тот человек подарил ему свою машину? Вряд ли! И тут мне в голову пришла бредовая идея, и я снова побежал. Возможно, это был просто всплеск отчаяния. Блондин ехал за мной, развлекаясь от всей души. Когда на шоссе появлялись другие машины, он притормаживал или, изображая неисправность, съезжал на обочину Тогда я пользовался этим, чтобы отбежать как можно дальше, разумеется, ничуть не улучшая своего положения.

Не знаю, как долго продолжалось бегство, не имевшее шансов на успех. Так получилось, что шоссе на том участке было огорожено и я не решался перепрыгнуть через сетку. В какой-то момент силы мои иссякли, ноги подкосились от усталости и я упал. Блондин, не переставая улыбаться, затормозил рядом, резко открыл дверцу и крикнул:

— Ты поедешь со мной, Эмануэл Сантарем! Разве я не сказал тебе, что вернусь? Скорее, море высохнет или ягуар будет охотиться на москита, чем я нарушу свое обещание!

Как и в тот день, когда я впервые увидел его в компании с Жануарией, он вел машину резко, рывками. Это меня не слишком волновало. Больше беспокоило другое. Каким образом, например, он этой машиной завладел? За счет какой хитрости? Салон автомобиля выглядел новым. Сиденья были из дорогого материала. Никаких следов борьбы я не заметил, все было в целости и сохранности. Тогда что же он сделал с шофером? Не мог же он получить машину в подарок? Не меньшее удивление и интерес у меня вызывали его руки, успевавшие поворачивать руль, переключать скорости, нажимать кнопки, регулирующие свет фар.

Из динамиков включенного радио лилась неторопливая мелодия, создавая иллюзию полного покоя, повисшего над опустевшим вечерним шоссе. Блондин вальяжно вытащил из кармана портсигар и предложил мне сигарету:

— Отличная марка, Эмануэл!

Ему нравилось все, что было хорошего качества. Я отказался и снова умолк.

Он почувствовал мою враждебность и, не обращая на меня внимания, уставился на дорогу, нажав правой рукой кнопку со значком зажженной сигареты. Как только вспыхнул индикатор, Блондин вынул прикуриватель и, повернув к себе раскаленным добела концом, зажег сигарету. Табачный дым заполнил салон, и он ловко и даже элегантно вставил прикуриватель на свое место, беспечно наслаждаясь куревом.

Поворот следовал за поворотом, и при прохождении каждого из них я вынужден был крепко хвататься за сиденье или за переднюю панель. Блондин всякий раз выходил из положения как шофер со стажем.

Мое беспокойство росло, и я уже не мог его скрывать. Даже Блондин это заметил. Переполнявшее меня любопытство угадывалось в выражении моих глаз, в движениях рук и ног, оно чувствовалось во всем поведении. Я хотел знать, по крайней мере, что переживал Блондин в душе. Ведь передо мной был самый настоящий преступник. В конце концов, что же он все-таки сделал с хозяином машины? Сколько пуль он всадил в беднягу? Я попытался представить, как действовал Блондин во время нападения. Эту задачу облегчало то, что я сидел на его месте. Шофер, естественно, не подозревал, что у белокурого человека, сидящего рядом, было оружие, и тем более не мог предположить, что когда он с улыбкой рассказывал ему, возможно, о своей машине или о жизни, тот вытащит револьвер. Как только несчастный выпрыгнул из машины, его настиг точный выстрел, ставший смертельным. Пуля должна была попасть в грудь или в голову.

Сколько же жестокости и холодного расчета было в Блондине! И почему же я, после всего этого, сидел с ним рядом и, более того, до недавнего времени сохранял полное спокойствие. Нужно было что-то предпринять. Просто выяснить, каким образом это чудовище завладело машиной, казалось уже недостаточным. Прежде всего нужно освободиться от него раз и навсегда. Какая дьявольская сила заставляла меня иногда заводить с ним дружбу и искать братского взаимопонимания? Возможно, что та же сила на всю жизнь очаровала Жануарию? Эта, вне всяких сомнений, удивительная женщина все же обманывалась в отношении Блондина, даже убедившись в его низости.