Тот факт, что брать его живым в задачу нападающих не входит, он понял почти сразу. Он сам не раз работал в составе команд по ликвидации, а потому без труда узнал до боли знакомые комбинации техник и схемы атаки. Осознание подобного заставило сердце в груди разрываться от боли. Его родина… его Деревня, ради которой он проливал кровь, свою и чужую, идеалы, во имя которых он продолжал сражаться, несмотря ни на что, цель его жизни, во имя которой он неизменно шёл вперёд… вновь у него всё отняли. Без возможности оправдаться, без суда и даже права хотя бы вымолвить последнее слово… Его просто списали со счетов… Предали… И кто⁈ КТО⁈ Те кому он верил больше чем себе.

В тот момент вновь зародившуюся внутри него пустоту и тлен, сменила и заполнила собой всепоглощающая, необузданная ярость. На Мир — что из раза в раз отбирал всё что у него было. На Деревню — что безжалостно растоптала его убеждения ни за что. На бывших товарищей — в глазах которых не было даже тени сомнения в совершённом им преступлении. На себя — что, был так слеп и не предвидел подобного.

Именно тогда, подгоняемый жгучей ненавистью и близостью смерти разум породил безумный по своей сути, но оказавшийся единственным путём к спасению План.

Сломанная кисть резко сужала арсенал доступных ему техник, но ноги и тайдзюцу всё ещё были при нём, и Какудзу побежал что было мочи. Петляя по извилистым улочкам Ивы, меж огромных башен и древних скал, он словно безумный несся к своей цели, по пути отчаянно стараясь хоть не на долго сбить преследователей со следа, что было особенно сложной задачей, ведь каждый из них, ровно как и он сам, прекрасно ориентировался на просторах Камня.

Спустя долгий десяток минут, наполненных взрывами, болью и игрой на перегонки со смертью, он всё же смог оторваться достаточно, да бы осуществить задуманное и резко сменить направление, вскоре прорвавшись в недра Архива. Там, среди нагромождений свитков и пыльных табличек, рыская среди бесконечных верениц стеллажей и шкафов, он всё же нашёл то что искал.

Буквально пробив собой барьеры отделяющие Специальную Секцию от остального Архива, подняв тем самым на уши всю Деревню, он начал отчаянно искать то, что могло помочь ему спастись, ну или хотя бы позволило бы уйти, забрав с собой как можно больше тех, кто уже шёл по его душу.

Надежды его, как ни странно, хоть и были продиктованы отчаянием и яростью, имели немало шансов на успех. Большая часть запретных техник в архиве были подробно расписаны, а методика их активации детально изложена в прилагающихся инструкциях, что позволяло любому, более-менее опытному, шиноби применить запретные знания без какой-либо подготовки. Другое дело, что безумец, рискнувший пойти на это, скорее всего тут же бы погиб, ведь вся суть любого Киндзюцу не в сложности активации как таковой, но в её последствиях. И тут Какудзу во второй раз в жизни повезло, словно бы сама Судьба вложила в его руку именно свиток с описанием Страха Земного Гнева — Джионгу.

Подгоняемый звуками всё приближающейся погони, Какудзу, даже не прочитав до конца о последствиях применения запретного искусства, активировал Киндзюцу, и в тот же миг всё его сознание затопила боль, подобной которой он никогда прежде не испытывал. Она раздирала всё его нутро, каждую клеточку его тела, что словно бы разрывалось и тут же сшивалось заново под влиянием обрушившейся на его силы, но… Как неожиданно эта мука на него обрушилась, так же нежданно она и пропала, оставив недоумевающего и контуженого шиноби посреди Архива. А после его голова отделилась от тела. Фора, что он себе выбил, была исчерпана. Один точный удар катаны не оставил ему и шанса на спасение и Какудзу уже видел выражение облегчения на лице своего убийцы, как вдруг к нему пришло странное осознание — боли нет. Его голова абсолютно точно покоилась на полу, в то время как тело продолжало, как ни в чём не бывало, стоять посреди архива, даже не думая заваливаться на бок или оседать на пол. А попытавшись пошевелить рукой Какудзу и вовсе осознал, что по-прежнему может им управлять словно бы ничего и не произошло, но странности на этом не закончились. Где-то в глубине он ощутил странное, до того момента незнакомое ему чувство, и потакая наитию потянулся к нему. В тот момент из его шеи ринулись тысячи антрацитово-чёрных нитей, что тут же устремились к отсечённой конечности, подхватывая ту и за доли секунды возвращая обратно на положенное место.

В тот момент Какудзу не понимал что именно произошло и как он это сделал. Буквально секунду назад обезглавивший его шиноби — тем более, однако оба кристально ясно понимали, что живым отсюда уйдёт лишь один.

Дальнейшее он мог описать только как шутку. Его рвали, кололи, рубили, резали, сжигали, но всё было тщетно. Чёрные нити, заменившие ему всё нутро, сводили любое повреждение на нет, в то время как сам Какудзу стал на порядок сильнее физически, в довесок приобретя удивительно чёткий контроль над чакрой, по крайней мере в рамках собственного тела, и разом заимев неплохие задатки сенсора.

С новыми возможностями он играючи перебил всех, кто рискнул покуситься на его жизнь, попутно сровняв с землёй весь Архив и открыв ещё одну особенность даруемую ему странным Киндзюцу. Признаться, он сильно удивился когда вырванное сердце, что он сжимал в руке, буквально мгновение назад принадлежавшее очередному отребью ставшему на его пути, тут же срослось с источаемыми им нитями, после чего Какудзу отчётливо ощутил новый источник чакры в своём теле. Это открывало перед ним множество перспектив, но на тот момент всё что его интересовало — возможность как можно скорее покинуть Иву, что он с успехом проделал, усеяв свой путь телами всех тех ничтожеств, что решились ему помешать.

После этого он ещё долго петлял по всей Стране Земли, сбивая посланных за его головой преследователей со следа, а некоторых просто убивая, пополняя тем самым коллекцию собранных им сердце, каждое из которых существенно усиливало его возможности.

Когда он наконец достиг Страны Когтя, в его теле уже было четыре сердца наряду с его собственным и останавливаться на достигнутом Какудзу не собирался.

Новость о том, что некогда родная Какурезато объявила его нукенином и назначила внушительную награду за его голову, он встретил почти равнодушно. Ярость давно истлела, оставив вместо себя лишь презрение. Однако столь любезно предоставленный бывшими соотечественниками урок Какудзу усвоил отменно, и теперь прекрасно понимал, что