В записной книжке Федорова я нашла запись первого его свидания с Чеховым в Лондонской гостинице.

«Во время разговора А. П. отвернулся от нас, сплюнул мокроту в бумажный яфунтик" и бросил в печь. |

Антон Павлович!— прогудел, как шмель, своей низкой октавой Миролюбов.

Но Чехов, медленно и скорбно ходивший по диагонали комнаты, желая, очевидно, сгладить наше от его кашля впечатление, с торжествен­ной серьезностью сказал Миролюбову:

Прошу обращаться ко мне сообразно моему чину и званию. Я-с— почетный академик, значит, генерал-с, и потому требую-с величать меня— ваше превосходительство.

Но тут же, чтобы от его неожиданной шутки не осталось хотя бы фа­мильярности, Чехов, усмехавшийся сквозь усы и продолжая ходить по диагонали, заложив руки на спину, серьезно обращается к Миро­любову:

Да, так что вы хотели сказать, Виктор Сергеевич?

Нет, я так ... собственно, я хотел напомнить, что вам время принять лекарство.

Виктор Сергеевич, аккуратность — достоинство королей, я же — доктор,— отшучивается Чехов.

Он часто не договаривал фразы или, наоборот, неожиданно вступал, иногда даже как будто некстати, с продолжением мысли, которую он обдумывал про себя. Но потом оказывалось, что его слова вмещались в то, что говорилось во время его молчания, как самые красочные камни в мозаичный узор».

Раз при мне Федоров с Буниным говорили о том, как фамильярность совершенно не вяжется с представлением о Чехове. С людьми, которые были симпатичны Чехову, он допускал тон, близкий к интимности, и все же это была не интимность.

Федоров, написав пьесу «Старый дом», прежде, чем она была представ­лена на Александринской сцене, послал ее на суд Чехову. И вот письмо Чехова в ответ Федорову5:

-Ялта. 25 марта 1901

Дорогой Александр Митрофанович, книгу я сам получил недавно, пьесу же давно прочел, не написал же вам, как обещал, потому что все собирался и откладывал; в лености житие мое иждих...

Что касается пьесы, то она мне очень понравилась и, по-моему, будет иметь солидный успех. Вы талантливый человек, и это уже не должно подлежать ни малейшему сомнению. Нам бы повидаться, чтобы погово­рить, в письме же не напишешь всего, да и не сумеешь изложить свое мне­ние вкратце. Давайте повидаемся хоть осенью в Москве или в Петербурге, там поговорим обстоятельно. Пока укажу на два пункта: 1) лица у вас не новы, трактуются без малейшей потуги на оригинальность; например, нянька. 2) Чувствуется сильное пристрастие к эффектам, эффект опережает мысль, и порой кажется, что сначала автор придумал эффекты, а около них уже потом стал лепить мало-помалу и пьесу. Первое, как мне кажет­ся, есть продукт скорописания, второе же со временем само угаснет мало- помалу. Ну, да что, в письме всего не скажешь, не поместится все то, что хотелось бы сказать. Подождем осени.

Поклонитесь Италии милой. Если вы едете за границу первый раз, то скоро вас потянет домой обратно, но вы не обращайте внимания на тоску по родине, заставляйтё себя набираться впечатлений, так чтобы потом на всю зиму хватило воспоминаний. Италия удивительно хорошая страна.

Передайте мой поклон и привет вашей жене и мальчику. Желаю им счастливой дороги.

Крепко жму вам руку.

Ваш А. Чехов

Обещанных книжек жду. Ваша пьеса, повторяю, будет иметь большой успех.

Пьеса успеха не имела. Совершенно потрясенный провалом, Федоров был у Чехова, о чем писал мне:

«А. П. с тонкой деликатностью, сидя со мной бок о бок на диване, стал рассказывать о провалах своих пьес и этим отожествлением своих былых авторских переживаний с моим облегчил мне горе больше, чем каким бы то ни было утешением.

Ведь Немирович вел с вами по поводу этой пьесы серьезные пере­говоры и даже писал вам о том, что берет ее для Московского Художествен­ного театра,— закончил Чехов.— Напрасно вы поспешили отдать пьесу Савиной. В Художественном театре пьеса ваша имела бы успех, как я вам предсказывал».

И А. М. говорил о той растрогавшей его задушевности тона, с кото­рым вел по этому поводу А. П. разговор с ним, и добавил:

Не знаю не только я, но и близкие ему люди вряд ли знают что-ни­будь больше такой задушевности.

Перечитав все, что писалось о Чехове, я не могу не задаться вопросом: дружил ли А. П. с кем-нибудь настолько, чтобы раскрыть свою душу кому бы то ни было и позволить взглянуть в ее тайники?

В книге интимных писем Чехова к своей жене О. JI. Книппер сама избранница его жалуется на то, что его письма ее не удовлетворяют, что его душа неизменно замкнута для нее. А. П. чаще всего шутливо отвечает на эти упреки,— уверяет, что не понимает, чего она от него хочет, что он любит ее и верит в нее, но, даже со стороны, многие строки его не ка­жутся убедительными. В этих же письмах упоминается множество имен и есть множество отзывов о знакомых, известных большею частью лица^, которых принято считать его друзьями, потому что он с ними снимался, с ними работал в литературе, и в театре, и в жизни, но ни одно имя, ни одно лицо не вызывает намека даже на дружеское чувство к ним у Че­хова. Самое большее — это расположение или внимание к таланту того или другого писателя или артиста...Но и эти отзывы в большинстве сдер­жанны, а иногда и неожиданны по своей суровости и иронии.

Признаюсь, я встревожилась, когда среди других имен мне броси­лось в глаза имя Федорова, а потом название его пьесы «Стихия».

«Получил от Федорова том пьес. Между прочим, «Стихия". Мне сия пьеса нравится, она в миллион раз талантливее всего Тимковского»

Вероятно, это был ответ на похвалы О. JI. известному в то время даро­витому автору пьес, шедших на сцене императорских театров; указывая на писательские недостатки Федорова, снова отмечает его способность в технике драмы и т. п.

Об этой четырехактной драме А. П. писал:

Дорогой Александр Митрофанович.

Спасибо вам за милое письмо, за то, что вспомнили. Пьесы ваши про­чел. «Стихия» произвела на меня сильное впечатление. Это интересная совсем новая, живая вещь, делающая честь вашему таланту. Пожалуй, это лучшая ваша пьеса. Когда увидимся, поговорим обстоятельней, в пись­ме же не передать всего.

В пьесе мне все понравилось, и то, о чем я буду сейчас говорить, не есть недостатки, это только мое мнение, которое, быть может, изменится после того, как мы увидимся и поговорим.

Во-первых, название «Стихия» не достаточно просто, в нем чувствуется претенциозность. Кое-где выползает мастерство, а