Он прекрасно знал о том, что рыбалка на острове никудышная.Клева можно было ожидать в одном-единственном месте: с дальней стороны, там,где берег резко изгибался буквой С, и в заводи, закрытой ивами от бурноготечения Куреши, водились щуки и жирные караси.

Со спиннингом на острове делать было нечего.

Вечером, уложив Матвея, Татьяна повела Алешу чистить зубы.Тот разбушевался: плескал водой, смеялся, уронил щетку, затем нажал на тюбик сзубной пастой с такой силой, что белая гусеница вылетела наружу и приземлиласьна полу.

– Леша! – прикрикнула Татьяна, не выдержав, хотястаралась никогда не повышать голос на брата. – Ну что ты делаешь, господибоже мой!

Ей неожиданно захотелось ударить его, и пришлось сжатькулаки, чтобы прошел отчаянный приступ бешенства. «Он ни в чем не виноват! Онни в чем не виноват...»

Алеша продолжал хохотать, и она, сглотнув, присела накорточки с тряпкой, стерла гусеницу, а затем отвела его в постель, махнув рукойна обязательный ритуал и надеясь, что так он быстрее придет в себя. Но то липогода менялась, то ли на улице во время прогулки его что-то чрезмерновозбудило, однако Алеша и в постели не мог успокоиться – вскрикивал, басилчто-то на своем языке, бил по шторе, которой была задернута его кровать, и вконце концов оборвал все крючки. У Татьяны не было сил вешать занавескуобратно, и она, забрав ее, молча ушла в другую комнату, прикрыв за собой дверь.

Не зажигая света, опустилась на пол возле дивана, поджалаколени и начала раскачиваться, глядя сухими глазами в окно, за которым оседалисумерки.

Ей было почти шесть лет, когда мать родила Лешу. Она помнилаощущение любопытства, съедавшее ее, когда взрослые вернулись из больницы сосвертком – перевязанным белым одеяльцем, из которого доносились странныеписклявые звуки. Про маленькую Танюшу все забыли – и мать, и отец, и бабушка –и только бегали по дому, разговаривали тихими озабоченными голосами, плакали иотчего-то ругались.

В конце концов Таня пробралась в родительскую комнату, где вкроватке, слишком большой для него, лежал ребенок, и расширенными от удивленияглазами уставилась на мальчика.

Он оказался невероятно похож на ее пупса, Ванечку, –такой же большеголовый, целлулоидно-розовый, с непропорционально маленькимиручками и ножками и зажмуренными глазками, под которыми веки собрались вмешочки, словно наполненные водой. Прежде Тане не доводилось так близко видетьгрудных детей, и она долго стояла, поднявшись на цыпочки возле кроватки, снедоумением рассматривая странное существо. Наконец набралась храбрости и,пользуясь тем, что никого из старших не было рядом – они кричали все громче вкухне, и до нее доносились обрывки малопонятных слов, – протянула руку идотронулась пальчиком до младенца, окончательно распеленавшегося и со страннойметодичностью, в которой она интуитивно улавливала неправильность, бившегосжатым лиловым кулачком по одеялу.

Он оказался горячий и тоже словно наполненный водой изнутри.И в ту секунду, когда Танюша провела пальцем по толстой ручке, перетянутойневидимыми ниточками до поперечных морщин, мальчик разжал кулачок и изо всехсил вцепился в Танин палец.

В первую секунду она испугалась так, как будто попала вмышеловку, и дернулась, пытаясь освободиться. Но ребенок держался крепко, и вконце концов страх ушел, а Тане стало смешно. Он был словно оживший пупсик,этот братик по имени Алеша, и несмотря на то, что казался ей ужасно некрасивым,вызывал жалость и желание тискать его и заворачивать в разные красивыетряпочки.

Взрослые в кухне разошлись настолько, что она уже не моглане обращать внимания на их крики. Соседи, очевидно, возмутились, потому чтосначала раздался стук по трубе слева, затем заколошматили сверху, и сразу послеэтого зареванная простоволосая мать ворвалась в комнату, где возле кроваткистояла Танюша, и, взвыв, вытащила ребенка, отпихнув дочь.

– А-а-а! – Из горла ее вырвался не то вой, не то рев, иона сунула кричащего младенца под нос вбежавшему отцу. – На тебе его! На!Не хотел аборта?! Не хотел УЗИ?! Чтобы все как в природе было, так?! Да забериты его, подавись!!! Природа!

Она захохотала, но вопреки собственным словам не отдаламальчика мужу, стоявшему с отупевшим лицом в дверях и не сделавшему ни малейшейпопытки забрать сына, а с яростью подбросила младенца так, что тот едва неударился о потолок, и поймала в последнюю секунду. Мотнулась большая голова, иТаня отчаянно закричала – так, что перекрыла даже крик младенца и бешеный стуксоседей по трубам.

– Отдай!

С силой, поразительной для девочки ее возраста, онавыхватила Алешу, не понимая пока, что происходит, но чувствуя наступлениечего-то страшного, от чего хотелось спрятаться вместе с малышом и зажать емурот, чтобы не кричал, не привлекал внимания обезумевшей матери. Тут женезаметно втиснувшаяся в комнату бабушка перехватила у нее ребенка и,поддерживая головку, уложила мальчика в кроватку, проворно сунув емуобмусоленную соску.

– Иди, иди! – Бабушка вытолкала зятя из комнаты,прикрыла за ним дверь, обернулась к дочери: – А ты чего встала, корова? Родила?Твое отродье? Вот и корми его, чтоб не надрывался!

И, пресекая попытку возразить, прикрикнула так, что Танявздрогнула:

– Корми, дура, кому говорят! Все меньше орать будет.

На протяжении следующих трех лет родители несколько раззаводили разговор о том, чтобы отказаться от сына. От судьбы детдомовскогоребенка Алешу спасли бабушка – шипя, словно разъяренная птица, она налетала нена дочь – на зятя, и, наклоняясь, будто собираясь выклевать ему глаза,выкрикивала всегда одно и то же: «Что люди скажут?! А?! Что люди скажут?!» – истаршая сестра. Заранее почуяв приближение затмения у родителей, Танюша хваталаребенка и удирала с ним на улицу, а если было холодно – просилась к соседке. Табыла незлой теткой и разрешала девочке посидеть у нее вместе с «дурачком».Через несколько лет Алешу так и называли во дворе: «Танькин дурачок».

Он и вырос «Танькиным дурачком». Родители смирились с егоотсталостью, а у матери со временем даже прорезались материнские чувства, темболее что Алеша был существом безобидным и привязчивым. Но после смерти бабушкиэта ноша целиком повисла на шее Тани. Она гуляла с братом, мыла его,переодевала, водила по врачам, а став постарше, занималась упражнениями,которые назывались развивающими. Однако выяснилось, что развивать Алешу нужнобыло прежде, когда он был маленьким. «Упустили вы время», – сказалиТаниной маме врачи.

Но несмотря на упущенное время, Татьяна все-таки ухитриласьнаучить брата ухаживать за собой: самостоятельно одеваться и аккуратно есть.Правда, ей не удалось научить его разогревать себе еду: однажды обжегшись, онна всю жизнь запомнил, что в горелке живет страшный синий зверь, который кусаетза пальцы, и начинал кричать, если сестра пыталась приучить его пользоватьсязажигалкой для плиты.