– Алеша! – понял Сеня. – Значит, зовут тебя так,да?

– Але-е-оша!

– Ясно. А я Семен.

С коротких, ежиком стриженных волос слабоумного струилисьтонкие ручейки воды. Сене неожиданно пришло в голову, что неплохо было быдостать для мальчишки полотенце – не годится сидеть мокрым по прохладе.

Дурачок тем временем отвел взгляд от ножа и уставился наоткрытую банку тушенки. Из банки вкусно пахло, и он открыл рот, сделалдвижение, будто жует воздух, и снова закрыл.

– Да ты, значит, голодный... – негромко произнес Сеня стакой интонацией, с какой незлой человек говорит с приблудной собакой. –Ну, иди сюда, иди...

На его предложение идиот неожиданно отозвался: перевел глазана Сеню и что-то неотчетливо промычал. Глаза у него были мутноватые, голубые,под безбровыми дугами, сильно выступавшими вперед.

– На, поешь.

Сеня в две секунды сделал ему такой же бутерброд, как исебе, и протянул, глядя на дурачка со смесью брезгливости, любопытства ижалости.

Тот, не раздумывая, выбросил вперед несоразмерно большуюруку, схватил еду и, торопливо запихнув в рот, проглотил, будто и не жуя. Изугла рта потекла ниточка слюны, дурачок стер ее тыльной стороной ладони и сноваулыбнулся – на этот раз не в пространство, а Сене.

Семен покачал головой, сделал еще один бутерброд и отвернулся.Через несколько секунд, когда он взглянул на дурачка, от бутерброда не осталосьни крошки, а мальчишка сосредоточенно водил пальцем по губам, словнораздумывая, укусить самого себя или не стоит.

Он был очень крупный, ростом почти со щуплого Сеню, но приэтом вялый – опущенные плечи, слишком длинные руки, висевшие плетьми вдольтела. Покосившись на него, Сенька все-таки забрался в шалаш, вытащил из сумкиполотенце – Кручинин даже не проснулся от его возни – и вернулся к парнишке.

– Одежонку свою сымай, – приказал он вполголоса. –Давай, не стесняйся. Просушить тебя надо.

Идиот испуганно шарахнулся от него, и Сенька не сталсвязываться. «Все равно обратно поплывет, снова вымокнет». Он перекинулполотенце через ближайший сук и уселся на свое место, забрав с пенька нож, надкоторым работал.

Парень следил за ним будто зачарованный. Когда Сенькапринялся колдовать над фигурой медведя, мальчишка даже язык высунул, и розовыйкончик его шевелился между полуоткрытых губ, поблескивавших от слюны. Черезнекоторое время Алеша не вытерпел и подполз вплотную, весь перемазанный виголках, земле, налипших на мокрую одежду и тело травинках...

– Кто ж тебя одного отпускает, а? – спросилСеня. – А если бы ты в реке утонул? За тобой присмотр нужен, так ведь?

Идиот снова заулыбался во весь рот и согласно замычал,руками выделывая какие-то пассы, размахивая прямо перед Сенькиным лицом.

– Но, но! Ты поосторожнее!

От его окрика мальчишка тут же дернулся в сторону, закрылголову руками и захныкал.

– Да ты чего? – искренне удивился Сеня. – Думал,бить тебя буду, что ли? Брось!

Идиот слабо возил ногами в земле, поднимая пыль.

– Сказал, хватит! – прикрикнул Семен, начинаяраздражаться.

Наступило молчание, которое нарушилось сонным голосом изшалаша:

– Э-э, Сень! Ты меня, что ли?

Услышав новый голос, парнишка поднял голову, и на тупом лицеего отразился страх. Он попятился и с неожиданным проворством исчез в тех жекустах малины, из которых появился. А секунду спустя из шалаша показалосьраспухшее спросонья лицо Кирилла Кручинина.

– Здорово! Ты сам с собой разговаривал, что ли? –Зевая, он выбрался наружу, остановился, потягиваясь.

– С тобой-то не поговоришь, – пожал плечами Семен,бросив взгляд в сторону кустов и убедившись, что дурачка не видно. – Всюрыбалку продрых.

– Плевать. Вечером порыбачим.

Кирилл плюхнулся рядом с приятелем, покосился на его работу.

– Как спалось-то? Что рано встал? Совесть мучает?

Он хохотнул – угукнул, как филин – и похлопал Семена поплечу.

– Мучает... иногда, – помолчав, сдержанно отозвалсятот, не желая поддерживать шутливый тон. – А тебя нет?

– А с чего ей меня мучить? – искренне удивилсяКирилл. – Я зла никому не делаю.

– Неужели? Да ты, Кирюха, святой!

– Я серьезно. Если бог меня таким создал, значит, я емузачем-то нужен. И все, что делаю, ему нужно. А значит, это бог делает моимируками, не я. Все же в мире по его воле, верно?

– Ого, философию развел! Раньше тебя на умствования нетянуло...

– Повзрослел. – Кручинин пожал плечами, легко поднялся,и Семен со скрытой завистью посмотрел на него: сильное тренированное тело сширокими плечами, загорелое, покрытое светлыми волосками, золотящимися в светесолнца. Сам-то он вернулся из тюрьмы насквозь больным...

– Как Вика поживает? – помолчав, спросил Семен.

– Живет помаленьку.

Сеня подождал продолжения, но Кирилл явно был не намеренразвивать тему. Он стоял боком, подставив лицо солнечным лучам и вдыхая густойсосновый воздух. Ноздри у него раздувались, как у коня.

– Ты ее того... не обижай, – сказал СеменКручинину. – Она у тебя девчонка глупенькая, но хорошая, поверь мне. Вогонь и в воду за тебя пойдет. А ты на нее лаешься.

– Брось.

– Я тебе правду говорю. Слышал, как ты с ней говорил, когдапоследний раз в гостях у вас был. Она на тебя не надышится, и другой бы натвоем месте такую красоту на руках носил.

– Ты сам, что ли, хочешь побыть на моем месте? – Кириллобернулся к нему, недобро прищурился, насмешливо вздернул верхнюю губу, отчегостал похож то ли на волка, то ли на собаку, готовую укусить. – Так я непротив. Пользуйся на здоровье. Мозги мне только не полощи, ясно?

– Да я тебе...

– Все, Сеня! Со своей бабой я уж как-нибудь сам разберусь.Без твоей помощи.

Кручинин снял с сука полотенце, незадолго до того брошенноена него Семеном, и направился по тропинке к реке.

Головлев подождал, пока широкая спина Кручинина скроется извиду, взвесил нож в руке, поразмыслил и вдруг с размаху швырнул его в ближайшуюсосну, ствол которой раздваивался на уровне его глаз. Перед броском он былуверен, что ничего не получится: центр тяжести сместился, и теперь одноукрашательство стало, а не нож. Однако клинок, просвистев, вонзился в кору.

Поднявшись, Сеня подошел к дереву и осмотрел его. Лезвиесидело глубоко. Ухватившись за рукоять, он вытащил нож, обтер и задумчивоподбросил в руке.

Кирилл с утра был мрачен. Во-первых, около шести егоразбудили своими криками неразлучники Алисы – он все время отчего-то хотелназвать их пересмешниками, – а во-вторых, предстоявшая сегодня деловаявстреча перенеслась на несколько часов по вине другой стороны. Он терпеть немог менять планы в последний момент, а из-за этой встречи пришлось перекроитьвесь день.