Когда Андрюше было два месяца, молоко у меня практически исчезло. И это было неудивительно – мы питались гречневой кашей, картошкой и свеклой в основном. Игорь в театре зарабатывал приблизительно сто долларов в месяц (если пересчитать по курсу в рублях). Из этой суммы надо было выделить деньги на оплату квартиры, на еду и на проезд в метро. Помню, как моя подруга Ира Газманова, мама Родиона Газманова, однажды спросила меня: «Ирочка, а где ты обычно пьешь кофе, в “Национале” или в “Балчуге?”» Я говорю: «Если есть деньги на самый дешевый растворимый кофе в жестяной банке, то я его пью дома». Ира удивилась. Она с подругами любила пить кофе в ресторане гостиницы «Балчуг». Для нас тогда это было бы непомерной роскошью. Слова «такси» и «ресторан» практически отсутствовали в нашем лексиконе.

Однажды моя подруга актриса Лена Кондратова, которая в этот период взяла надо мной шефство и консультировала меня по всем детским вопросам, позвонила и говорит: «Во МХАТе раздавали гуманитарную помощь, и в том числе там были банки с детским питанием. Могу вам отдать». И это был ценный подарок. На фоне полнейшего дефицита банка иностранного детского питания произвела большое впечатление. Банка такая красивая была, бело-голубо-розовая, хотелось поставить на видное место и никогда не выбрасывать. Мы кормили Андрюшу из бутылочки этим питанием. И вот однажды Игорь сказал: «Давай ты поспишь, а я его покормлю». Я с радостью согласилась. Приготовила бутылочку с молоком, рассказала ему, как ее греть, а потом рукой махнула: «Вообще можешь не греть, просто дай ему бутылку, как только он начнет кряхтеть». Поставила все рядом с ним – и корзинку, и бутылку. Легла спать. Слышу сквозь сон – ребенок кряхтит. Думаю: «Ха, можно же не просыпаться, все же хорошо, Игорь сейчас проснется и покормит». И опять проваливаюсь в сон. Через некоторое время слышу кряхтение уже более разнообразное по интонации, более решительное. Потом Андрюша стал уже просто кричать криком, это было невероятно громко. Игорь продолжал спать. Я твердо решила ничего не делать. Если обещал – пусть помогает. Тихонечко толкнула его, он вздрогнул: «А? Что?» Я говорю – тут ребёнок твой в лицо тебе кричит, ты его обещал покормить. Он проснулся вроде, взял бутылку – минуты через полторы опять ор. «Что ж такое?!» – думаю. Открываю глаза и вижу: Игорь спит, рука с бутылкой свисает вовнутрь этой люльки, но так, что ребенок не может соску схватить, пытается изо всех сил, но не достает. И он гневно орет. В общем, больше я с ночным кормлением не экспериментировала, кормила сама.

Игоря тоже было жалко, он работал с утра до ночи, сильно уставал, не всегда успевал поесть. В 90-е годы всем жилось несладко, в стране все менялось непонятно в какую сторону, процветал бандитизм, было время крестных отцов, и бесконечные группировки – солнцевские, таганские, люберецкие – выясняли между собой отношения. Людей на улицах убивали. В магазинах появились так называемые талоны. Надо было пойти в ЖЭК, получить, скажем, талон на «масло животное» и по нему купить пачку сливочного масла. Без талона масло вам бы не продали. Также давали талоны на табачные изделия и алкоголь, и я менялась с дядей Валерой. Для него, понятное дело, вопросы добычи алкоголя были гораздо актуальнее, поэтому он мне отдавал талоны на масло, а я ему талоны на сигареты и водку. Еще были талоны на приобретение каких-то вещей, можно было на выбор купить чашку с блюдцем или какие-то китайские вязаные перчатки. Смотря что тебе было нужнее. Я выбрала перчатки – вязаные, желтенькие – и очень их берегла. Странная жизнь была, конечно. Тяжелая. И многие мои коллеги рассказывали, как непросто было выживать. Александр Домогаров вспоминал, что они с женой как-то разорились на какую-то крупную покупку, и потом на неделю растягивали одну-единственную пачку макарон.

Стали появляться стихийные рынки или, как их тогда называли, «толкучки». И там продавались весьма странные вещи сомнительного качества, которые мы считали модными – вареные джинсы непонятного производства или майки, на которые горячим утюгом клеили резиновые аппликации. Поскольку все это делалось какими-то подпольными артелями, качество было соответствующее. Я пыталась сама красить футболки – покупала в хозяйственном магазине краску, завязывала узлами белую футболку и варила в этой краске, потом сушила, развязывала и в результате получались такие красивые психоделические разводы. А один раз я так решила покрасить колготки. Варила их, варила, достала, высушила – красивые, розово-бордовые. А когда начала их надевать – колготки расползлись прямо у меня в руках. Как говорится, «выкрасил и выбросил».

Люди крутились, как могли. Один знакомый, кандидат медицинских наук, лишился работы и зарабатывал деньги, продавая в подземном переходе метро щипцы для завивки волос, которые он где-то раздобыл. Другой добыл вагон сахара и продал его чуть дороже. Все зарабатывали, как могли. Даже я, человек максимально далекий от какой-либо коммерции, пошла торговать. В то время у нас в Москве появилось несколько американских косметических фирм, и я пошла в одну из них дистрибьютором. Мне показалось, что у меня может получиться. Люди же во все времена за собой следят, а значит, будут вкладывать средства в косметику. Ну и потом, это про красоту, а не про какие-то там вагоны с сахаром, значит, должно быть интересно. Я выкупила на свои деньги базовый набор этой косметики и пыталась всячески его продавать. Собирала у себя дома людей, приходили какие-то подружки, с радостью все эти тестеры на себя намазывали, красились, я тратила на них по два-три часа, а заканчивалось все тем, что кто-нибудь покупал карандаш или помаду. В результате мне с трудом удалось вернуть вложенные деньги. Я еще тот бизнесмен.

Но этому опыту я очень благодарна, потому что меня в той фирме научили базовым приемам ухода за собой. Меня же никто никогда этому не учил. Бабушка считала, что умыться с утра мыльцем – уже хорошо, а остальное – баловство. А тут консультанты объяснили, что существует трехэтапный уход, он достаточно простой, но эффективный: очищение, тонизирование, увлажнение. Еще я в общих чертах освоила классический макияж и с тех пор могла сама накраситься и неплохо выглядеть на мероприятиях.

Домашнее хозяйство тогда отнимало огромное количество времени и сил. Надо было постоянно что-то гладить. Это сейчас можно купить одежду из такой ткани, которую достаточно повесить на вешалку, и она, высохнув, не потребует глажения. Тогда такой одежды не было. Одежда из кримплена не в счет. Я гладила и постельное белье, и салфетки, и скатерти. Когда приходили гости, я обязательно накрывала стол бабушкиной скатертью ручной работы, белой с вставками из полупрозрачного кружева. Можно себе представить, во что эта скатерть превращалась после приема гостей. Я ее стирала, выводила пятна, вываривала, крахмалила, гладила. При этом чувствовала я себя по-прежнему не очень здорово, силы никак не возвращались.

Вскоре мы заработали денег на простенькую пластмассовую стиральную машинку – большой квадратный тазик такой с крышкой и пропеллером внутри, которая ставилась над ванной на деревянный помостик. Я ее обожала, потому что она существенно облегчила мне жизнь.

Игорь работал в театре и подработать толком нигде не мог, поскольку у них там была жесткая дисциплина. Иногда удавалось что-то заработать «на стороне». Но редко. Директором театра «Детектив» стал человек, который никогда не имел к театру никакого отношения, он всю жизнь на производствах проработал. И никак не мог понять, почему это артисты приходят в театр так поздно – они же зарплату получают, пусть работают, как все, начиная с 9 утра. А артисты, в свою очередь, не понимали, зачем приходить в такую рань, если репетиции обычно начинаются часов в 11, – артист, играющий вечером спектакль, занят до 11 вечера и по всем законодательствам, его рабочий день должен начинаться позже. А бывает так, что у человека в этот день вообще нет ни репетиций, ни спектакля. Но директор обязал приходить – и бедные артисты являлись на работу к 9 и потом слонялись неприкаянно по ДК. Деваться было некуда, время такое, не покапризничаешь особо. А потом Василий Борисович Ливанов придумал вдруг бороться с курением. Пригрозил всем, кто будет курить, вычитать рубль из зарплаты. Артисты убегали во дворы, прятались там, курили – а куда деваться? Если ты куришь, тебе же надо где-то это делать. А однажды кто-то вошел в кабинет к самому Ливанову и увидел, как тот дымит в форточку, притом что вообще-то Василий Борисович, как думали многие, сам не курил. На этом борьба с сигаретами окончилась.