– Ну, повторяйте, – сказал Борменталь ичуть-чуть притиснул горло Шарикова к шубе, – извините меня…

– Ну хорошо, повторяю, – сиплым голосомответил совершенно поражённый Шариков, вдруг набрал воздуху, дёрнулся ипопытался крикнуть «караул», но крик не вышел и голова его совсем погрузилась вшубу.

– Доктор, умоляю вас.

Шариков закивал головой, давая знать, что онпокоряется и будет повторять.

– …Извините меня, многоуважаемая ДарьяПетровна и Зинаида?..

– Прокофьевна, – шепнула испуганно Зина.

– Уф, Прокофьевна… – говорил, перехватываявоздух, охрипший Шариков, – …что я позволил себе…

– Себе гнусную выходку ночью в состоянииопьянения.

– Опьянения…

– Никогда больше не буду…

– Не бу…

– Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, –взмолились одновременно обе женщины, – вы его задушите.

Борменталь выпустил Шарикова на свободу исказал:

– Грузовик вас ждёт?

– Нет, – почтительно ответил Полиграф, – онтолько меня привёз.

– Зина, отпустите машину. Теперь имейте в видуследующее: вы опять вернулись в квартиру Филиппа Филипповича?

– Куда же мне ещё? – робко ответил Шариков,блуждая глазами.

– Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. Впротивном случае за каждую безобразную выходку будете иметь со мною дело.Понятно?

– Понятно, – ответил Шариков.

Филипп Филиппович во всё время насилия надШариковым хранил молчание.

Как-то жалко он съёжился у притолоки и грызноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил,глухо и автоматически:

– Что же вы делаете с этими… С убитыми котами?

– На польты пойдут, – ответил Шариков, – изних белок будут делать на рабочий кредит.

Засим в квартире настала тишина и продолжаласьдвое суток. Полиграф Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером,тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя.

Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спалив одной комнате приёмной, они не разговаривали друг с другом, так чтоБорменталь соскучился первый.

Дня через два в квартире появилась худенькая сподрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при видевеликолепия квартиры. В потёртом пальтишке она шла следом за Шариковым и впередней столкнулась с профессором.

Тот оторопелый остановился, прищурился испросил:

– Позвольте узнать?

– Я с ней расписываюсь, это – наша машинистка,жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приёмной. У него свояквартира есть, – крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков.

Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал,глядя на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил её.

– Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет.

– И я с ней пойду, – быстро и подозрительномолвил Шариков.

И тут моментально вынырнул как из-под землиБорменталь.

– Извините, – сказал он, – профессорпобеседует с дамой, а мы уж с вами побудем здесь.

– Я не хочу, – злобно отозвался Шариков,пытаясь устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и ФилиппомФилипповичем.

– Нет, простите, – Борменталь взял Шарикова закисть руки и они пошли в смотровую.

Минут пять из кабинета ничего не слышалось, апотом вдруг глухо донеслись рыдания барышни.

Филипп Филиппович стоял у стола, а барышняплакала в грязный кружевной платочек.

– Он сказал, негодяй, что ранен в боях, –рыдала барышня.

– Лжёт, – непреклонно отвечал ФилиппФилиппович. Он покачал головой и продолжал. – Мне вас искренне жаль, но нельзяже так с первым встречным только из-за служебного положения… Детка, ведь этобезобразие. Вот что… – Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки потри червонца.

– Я отравлюсь, – плакала барышня, – в столовкесолонина каждый день… И угрожает… Говорит, что он красный командир… Со мною,говорит, будешь жить в роскошной квартире… Каждый день аванс… Психика у менядобрая, говорит, я только котов ненавижу… Он у меня кольцо на память взял…

– Ну, ну, ну, – психика добрая… «От Севильи доГренады», – бормотал Филипп Филиппович, – нужно перетерпеть – вы ещё такмолоды…

– Неужели в этой самой подворотне?

– Ну, берите деньги, когда дают взаймы, –рявкнул Филипп Филиппович.

Затем торжественно распахнулись двери иБорменталь по приглашению Филиппа Филипповича ввёл Шарикова. Тот бегал глазами,и шерсть на голове у него возвышалась, как щётка.

– Подлец, – выговорила барышня, сверкаязаплаканными размазанными глазами и полосатым напудренным носом.

– Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесьобъяснить этой даме, вкрадчиво спросил Филипп Филиппович.

Шариков сыграл ва-банк:

– Я на колчаковских фронтах ранен, – пролаялон.

Барышня встала и с громким плачем вышла.

– Перестаньте! – крикнул вслед ФилиппФилиппович, – погодите, колечко позвольте, – сказал он, обращаясь к Шарикову.

Тот покорно снял с пальца дутое колечко сизумрудом.

– Ну, ладно, – вдруг злобно сказал он, –попомнишь ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов.

– Не бойтесь его, – крикнул вслед Борменталь,– я ему не позволю ничего сделать. – Он повернулся и поглядел на Шарикова так,что тот попятился и стукнулся затылком о шкаф.

– Как её фамилия? – спросил у него Борменталь.– Фамилия! – заревел он и вдруг стал дик и страшен.

– Васнецова, – ответил Шариков, ища глазами,как бы улизнуть.

– Ежедневно, – взявшись за лацкан Шариковскойкуртки, выговорил Борменталь, – сам лично буду справляться в чистке – несократили ли гражданку Васнецову. И если только вы… Узнаю, что сократили, явас… Собственными руками здесь же пристрелю. Берегитесь, Шариков, – говорюрусским языком!

Шариков, не отрываясь, смотрел наБорменталевский нос.