– Болван! – коротко отозвался ФилиппФилиппович.

Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до коленюбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанамишваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные вёдра ираковину.

Заброшенная плита гудела. Вода уходила черездверь на гулкую лестницу прямо в пролёт лестницы и падала в подвал.

Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял вглубокой луже, на паркете передней, и вёл переговоры через чуть приоткрытуюдверь на цепочке.

– Не будет сегодня приёма, профессор нездоров.Будьте добры отойти от двери, у нас труба лопнула…

– А когда же приём? – добивался голос задверью, – мне бы только на минуточку…

– Не могу, – Борменталь переступил с носков накаблуки, – профессор лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюдавытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.

– Тряпки не берут.

– Сейчас кружками вычерпаем, – отозвалсяФёдор, – сейчас.

Звонки следовали один за другим и Борментальуже подошвой стоял в воде.

– Когда же операция? – приставал голос ипытался просунуться в щель.

– Труба лопнула…

– Я бы в калошах прошёл…

Синеватые силуэты появились за дверью.

– Нельзя, прошу завтра.

– А я записан.

– Завтра. Катастрофа с водопроводом.

Фёдор у ног доктора ёрзал в озере, скрёбкружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громаднуютряпку в трубку, лёг животом в воду и погнал её из передней обратно к уборной.

– Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? –сердилась Дарья Петровна, – выливай в раковину.

– Да что в раковину, – ловя руками мутнуюводу, отвечал Шариков, – она на парадное вылезет.

Из коридора со скрежетом выехала скамеечка ина ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.

– Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идитев спальню, я вам туфли дам.

– Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.

– В калоши станьте.

– Да ничего. Всё равно уже ноги мокрые.

– Ах, боже мой! – расстраивался ФилиппФилиппович.

– До чего вредное животное! – отозвался вдругШариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.

Борменталь захлопнул дверь, не выдержал изасмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.

– Вы про кого говорите? – спросил он уШарикова с высоты, – позвольте узнать.

– Про кота я говорю. Такая сволочь, – ответилШариков, бегая глазами.

– Знаете, Шариков, – переводя дух, отозвалсяФилипп Филиппович, – я положительно не видал более наглого существа, чем вы.

Борменталь хихикнул.

– Вы, – продолжал Филипп Филиппович, – простонахал. Как вы смеете это говорить? Вы всё это учинили и ещё позволяете… Да нет!Это чёрт знает что такое!

– Шариков, скажите мне, пожалуйста, –заговорил Борменталь, – сколько времени вы ещё будете гоняться за котами?Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!

– Какой я дикарь? – хмуро отозвался Шариков, –ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет – как бычто своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.

– Вас бы самого поучить! – ответил ФилиппФилиппович, – вы поглядите на свою физиономию в зеркале.

– Чуть глаза не лишил, – мрачно отозвалсяШариков, трогая глаз мокрой грязной рукой.

Когда чёрный от влаги паркет несколько подсох,все зеркала покрылись банным налётом и звонки прекратились. Филипп Филиппович всафьяновых красных туфлях стоял в передней.

– Вот вам, Фёдор.

– Покорнейше благодарю.

– Переоденьтесь сейчас же. Да, вот что:выпейте у Дарьи Петровны водки.

– Покорнейше благодарю, – Фёдор помялся, потомсказал. – Тут ещё, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только– за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…

– В кота? – спросил Филипп Филиппович,хмурясь, как облако.

– То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в судгрозился подать.

– Чёрт!

– Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнатьстал. Ну, повздорили.

– Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу отаких вещах! Сколько нужно?

– Полтора.

Филипп Филиппович извлёк три блестящихполтинника и вручил Фёдору.

– Ещё за такого мерзавца полтора целковыхплатить, – послышался в дверях глухой голос, – да он сам…

Филипп Филиппович обернулся, закусил губу имолча нажал на Шарикова, вытеснил его в приёмную и запер его на ключ. Шариковизнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.

– Не сметь! – явно больным голосом воскликнулФилипп Филиппович.

– Ну, уж это действительно, – многозначительнозаметил Фёдор, – такого наглого я в жизнь свою не видал.

Борменталь как из-под земли вырос.

– Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.

Энергичный эскулап отпер дверь в приёмную иоттуда донёсся его голос:

– Вы что? В кабаке, что ли?

– Это так… – добавил решительно Фёдор, – вотэто так… Да по уху бы ещё…

– Ну, что вы, Фёдор, – печально буркнул ФилиппФилиппович.

– Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.

– Нет, нет и нет! – настойчиво заговорилБорменталь, – извольте заложить.

– Ну, что, ей-богу, – забурчал недовольноШариков.

– Благодарю вас, доктор, – ласково сказалФилипп Филиппович, – а то мне уже надоело делать замечания.

– Всё равно не позволю есть, пока не заложите.Зина, примите майонез у Шарикова.

– Как это так «примите»? – расстроилсяШариков, – я сейчас заложу.