– Здесь все так и происходит. Взрыв направлен на жертву, он и убивает ее.

– Поскольку это половинка трубки, подшипники тоже направлены в сторону жертвы. А обычно они разлетаются по всей зоне взрыва.

– Все верно.

– И в случае с трубчатыми бомбами трубка увеличивает поражающую способность устройства. Но в нашем случае снова все упирается в закон наименьшего сопротивления. Трубка не взрывается, потому что она разрезана надвое. Она не сдерживает волну взрыва.

– Здесь целью является всего один человек. Устройство бомбы подчинено одной задаче – его уничтожить.

– Не одной. Обычно вектор взрыва бомбы направлен от нее, и мощность ударной волны равномерно нарастает до тех пор, пока что-то не встанет на ее пути. Но взрывная волна этого устройства направлена на жертву. Это идеальное объяснение. Во-первых, потому что оно соответствует действительности, а во-вторых, потому что соответствует нашим представлениям. Легче всего поверить в сумасшедшего взрывателя, который помешан на смерти и разрушении. Только вот вопрос. Представьте, что вы – взрыватель и хотите защитить человека, который открывает дверь и приводит бомбу в действие. Какие изменения в ее устройство вы бы внесли?

Барнфилд ненадолго задумалась. Постепенно ее губы растянулись в озорной ухмылке.

– Черт возьми. Я бы ничего не изменила. Но зачем ему это? Почему он не хочет убивать этого человека?

– Вот это и есть самый главный вопрос.

– Судя по тому, что вы не поленились сюда приехать, вы считаете, что это очень важно.

– Это меняет все. До этого момента все были сфокусированы на жертве, но вдруг жертва – это лишь побочный эффект взрыва? Вдруг настоящие жертвы – это те, кто открывал двери? Вдруг весь смысл – в тех, кто остается в живых?

– А зачем это нужно?

– На данном этапе я не знаю, – пожал плечами Уинтер. – Сначала мне нужно было подтверждение, что эта теория имеет право на жизнь. И вы его только что дали.

– Она точно имеет право на жизнь. Но не могу не спросить: как вам это пришло в голову?

– Из-за дверей, – ответила Андертон.

– Не поняла.

– В первых трех случаях двери открывались в кухню. Сила взрыва ставила их обратно в проем, создавая защитный барьер между человеком, открывшим дверь, и взрывной волной.

– В новостях говорили, что последняя жертва умерла у себя в спальне. Учитывая то, что вы сейчас сказали, дверь в кухню в этом доме открывалась на себя?

Андертон кивнула.

– Все верно. И дверь в гостиную открывалась тоже на себя, а вот дверь в спальню – внутрь. Если бы он все сделал в кухне, от удара дверь вылетела бы на человека, открывшего ее, и он получил бы повреждения. А убийца этого не хочет, не хочет нанести малейшего вреда.

Барнфилд качала головой. Губы ее были растянуты в улыбке, но Уинтер не мог понять, что именно она чувствует – восхищение, отвращение или отрицание. Возможно, это была смесь эмоций.

– Я тридцать лет обезвреживала самые разные бомбы – от Ирландской армии до Талибана. Думала, что уже повидала все, а тут такое, – она снова удивленно покачала головой. – Бомба, спасающая жизнь. Надо будет рассказать Дейлу.

– Мне нужно позвонить Фримену, – сказала Андертон. – Он должен знать об этом. Хезер, спасибо за помощь.

– Не за что. Будешь говорить с Фрименом, скажи, что я жду его звонка.

Ничего не ответив, Андертон пошла на крыльцо, чтобы сделать звонок.

24

Барнфилд села за кухонный стол и помахала Уинтеру, приглашая его сесть напротив. Пес пошевелился, встал и начать принюхиваться. Затем лег и почесал за ушами. Судя по тому, с каким упорством он бил при этом хвостом по полу, этот фокус поощрялся хозяевами.

– Вы не против собак? – спросила Барнфилд.

– Абсолютно нет. Ребенком хотел собаку, но отец мне не разрешал.

– И я всегда хотела, но в армии это было невозможно. И только переехав сюда, мы завели Зевса. Он у нас хороший.

Услышав свое имя, Зевс замахал хвостом и подошел к Барнфилд. Она немного погладила его, обращаясь с ним, как с маленьким ребенком.

– Скучаете? – спросил ее Уинтер.

– По армии? Не особо, – покачала она головой. – Наверное, бывают дни, когда я ностальгирую, но это не длится долго. В целом мне гораздо больше нравится жизнь здесь. Никто не пытается меня взорвать. А вы? Скучаете по ФБР?

– Ни секунды, – ответил Уинтер. – Но вы там явно на своем месте, – сказал он, кивая на афганское фото. – Это очевидно. Я в ФБР никогда не был своим. Всегда чужой, белая ворона. Я обожал свою работу, и у меня хорошо получалось. А вот с людьми и с политикой у меня были проблемы.

– Не находите общего языка с другими детишками?

– Могу найти, но доходит до того, что мне начинает хотеться взять что-то острое и выколоть им глаза.

– Думаю, на любой работе так, – засмеялась Барнфилд.

– Мне больше нравится работать так, как сейчас. Я сталкиваюсь с людьми, но ненадолго. К тому моменту, когда я готов заострить палку, совместная работа уже закончена.

Барнфилд выглянула в окно, и Уинтер проследил за ее взглядом. Андертон говорила по телефону – необычайно оживленно, со счастливой улыбкой. Она явно наслаждалась своей ролью курьера, принесшего хорошие новости. Через секунду она отошла влево и исчезла из поля зрения. Без людей пейзаж был словно с картины: вода, горы и безоблачное небо.

– Несправедливо они поступили с Лорой, – сказала Барнфилд. – Она отдала этому следствию всю себя. Не думаю, что кто-то смог бы сделать больше.

– Да, она профессионал, – согласился Уинтер. – Но это политика, когда важна не твоя компетенция, а то, подходящее ли у тебя лицо, удобен ли ты системе сейчас.

– Что можете сказать о Фримене? Я с ним еще не встречалась.

– Скажем так: у него подходящее лицо. Больше я ничего не скажу.

Уинтер взял чашку и сделал глоток кофе. Он был во сто крат вкуснее, чем в термосе у Собека. Качественные зерна, идеальное количество сахара и свежесть. Напиток был почти так же совершенен, как вид из окна.

– Что за человек мог собрать такую бомбу? – спросил Уинтер.

Барнфилд ответила не сразу. Сначала она сделала глоток кофе и поставила чашку на стол.

– Интересный вопрос. Прежде всего, нужно терпение, но это очевидно и так. Уверена, вы знаете поговорку «семь раз отмерь, один отрежь». Она как нельзя подходит к процессу изготовления бомбы. Одна ошибка – и ты мертв. Ставки высоки. Но, думаю, вы спрашиваете не об этом.

Уинтер покачал головой.

– Я не уверена, что знаю ответ на ваш вопрос.

– Может получиться, если попытаетесь представить себя на месте этого человека.