— Мальчишка! — закипятился Калибан. — Как высмеете? Я первый! И возрастом старше, и стажем в клубе!

Но тихий немчик по-бычьи наклонил голову и уступать явно несобирался.

Тогда Калибан воззвал к дожу:

— Что же это такое, Учитель? Русскому человеку всобственной стране жизни не стало! Куда ни плюнь, одни немцы, да полячишки, дажидки, да кавказцы! Мало того что жить не дают, так еще и на тот свет впередпролезть норовят! Рассудите нас!

Просперо строго произнес:

— Стыдись, Калибан. Неужто ты думаешь, что ВечнаяВозлюбленная придает значение таким пустякам, как национальность илиисповедание? В наказание за грубость и нетерпимость ты будешь вторым, послеРозенкранца.

Бывший корабельный счетовод сердито топнул ногой, однакоспорить не осмелился.

— Позвольте, — подал голос Гэндзи, — но яподнял руку еще прежде того, как эти господа заявили свою п-претензию.

— У нас здесь не аукцион, чтоб жестамисигнализировать, — отрезал дож. — Следовало заявить о своем намерениивслух. Вы будете третьим. Если, конечно, до вас дойдет очередь.

На этом дискуссия закончилась. Коломбина заметила, что вид уГэндзи весьма недовольный и даже несколько встревоженный. Вспомнила еговчерашнюю угрозу разогнать клуб «Любовников Смерти». Интересно, как бы ему этоудалось? Соискатели ведь собрались здесь не по принуждению.

Розенкранц взял у дожа шарик, внимательно посмотрел на негои внезапно осенил себя крестом. Коломбина жалостливо ойкнула — так поразил ееэтот неожиданный жест. Немец же раскрутил рулетку, а потом взял и выкинул штукууж совсем на него непохожую: посмотрел прямо на сострадающую барышню и быстропоцеловал шарик, после чего решительно бросил его на край колеса.

Пока оно вертелось — а это длилось целую вечность —Коломбина шевелила губами: молила Бога, Судьбу, Смерть (уж и сама не знала,кого), чтобы мальчику не выпала роковая ячейка.

— Двадцать восемь, — хладнокровно объявил Просперо,и у присутствующих вырвался дружный вздох.

Побледневший Розенкранц с достоинством молвил:

— Schade.[3]

Отошел в сторону. На Коломбину он теперь уже не смотрел,очевидно, уверенный, что и без того произвел должное впечатление. По правдеговоря, так оно и было — Розенкранц с этим его отчаянным поцелуем показался ейужасно милым. Только сердце Коломбины, увы, принадлежало другому.

— Дайте, дайте сюда! — Калибан нетерпеливо схватилшарик. — Я чувствую, мне должно повезти.

Он трижды плюнул через левое плечо, крутанул рулетку чтобыло мочи и выбросил шарик так, что тот золотым кузнечиком заскакал по ячейками чуть не вылетел за бортик.

Все, оцепенев, наблюдали за постепенно замедляющимсяверчением колеса. Обессиленный шарик попал на череп! Из груди бухгалтеравырвался торжествующий вопль, но в следующий миг золотой комочек, будтопритянутый некоей силой, перевалился через разделительную черту и утвердился всоседней ячейке.

Кто-то истерично хихикнул — кажется, Петя. Калибан же стоял,словно пораженный громом.

Потом прохрипел:

— Не прощен! Отринут! — И с глухим рыданиемкинулся к выходу.

Просперо со вздохом сказал:

— Как видите, Смерть недвусмысленно извещает о своейволе. Так что, хотите попытать счастья?

Вопрос был обращен к Гэндзи. Тот учтиво поклонился ипроделал положенную процедуру быстро, скупо, безо всякой аффектации: слегкараскрутил рулетку, небрежно уронил шарик и после этого на него даже не смотрел,а наблюдал за дожем.

— Череп! — взвизгнула Львица.

— Ха! Вот это фокус! — звонко выкрикнул Гдлевский.

Потом все закричали и заговорили разом, а Коломбинанепроизвольно простонала:

— Нет!

Она сама не знала, почему.

Нет, пожалуй, знала.

Этот человек, которого ей довелось знать так недолго,источал ауру спокойной, уверенной силы. Рядом с ним отчего-то делалось светло иясно, она будто снова превращалась из заплутавшей средь темных кулис Коломбиныв прежнюю Машу Миронову. Но, видно, обратной дороги не было, и роковой бросокГэндзи являл собой самое определенное тому доказательство.

— Примите поздравления, — торжественно сказалПросперо. — Вы счастливчик, мы все вам завидуем. Прощайте, друзья мои, дозавтра. Идемте, Гэндзи.

Дож обернулся и медленно вышел в соседнюю комнату, оставивдвери открытыми.

Перед тем как двинуться следом, Гэндзи повернулся кКоломбине и улыбнулся ей — будто хотел успокоить.

Ничего у него не вышло.

Она выбежала на улицу, давясь рыданиями.

Его высокоблагородию подполковнику Бесикову

(В собственные руки)

Милостивый государь Виссарион Виссарионович!

История с «Любовниками Смерти» и роль Дожа во всех этихсобытиях открылись с совершенно новой стороны.

Пишу это письмо ночью, под свежим впечатлением. Я только чтовернулся с квартиры Дожа, где мне довелось стал свидетелем поистинепоразительных событий. О, как легко ошибиться в людях!

Прошу извинения за некоторую сбивчивость — я все еще оченьвзволнован. Попробую изложить всё по порядку.

Сегодня заседания общества, временно прервавшиеся из-заисчезновения медиума, были возобновлены. Признаться, я рассчитывал, что пропажаВесталки приведет Дожа в смятение и выбьет из его рук наиболее опасное оружие,но он оказался весьма изобретателен и предприимчив. Найденная замена спиритизмублистательно проста: рулетка, на которой одна из ячеек помечена черепом скостями. Тот, кому выпадет сей зловещий символ смерти, должен выпить яду,собственноручно приготовленного Дожем.

Я был окрылен, когда услышал всё это, ибо решил, чточеловек, представлявшийся мне исчадием ада, наконец утратил всегдашнююосторожность и теперь его можно будет взять с поличным.

Мне повезло: сегодня же, в самый первый вечер этой игры,наверняка азартнейшей из всех доступных смертному, обнаружился победитель — тотсамый Заика, о котором я уже имел честь Вам докладывать и который почему-то Вастак заинтересовал. Он и в самом деле тип незаурядный, я получил возможность вэтом удостовериться, но откуда Вы-то могли это знать? Загадка.

Однако не буду отклоняться.