Смахнет с них спесь истории метла.

Но весел, кто навстречу переменам

Безжалостно был выбит из седла.

Отплевываясь от липкой грязи, брызнувшей в лицо через щели забрала подобно фаршу, летящему из мясорубки, после того как винт зажал хрящик, и кухарка налегла на ручку всем весом пышногрудого тулова, превозмогая боль в пояснице от жесткого приземления в тяжелых доспехах и шум в ушах от грохота железного панциря, внутри которого волею судеб оказалось зажато мое бедное тело, приступаю я к повествованию событий, повлекших столь бесславный финал и неудобное положение ввиду присутствия на ристалище прекрасных дам, с нескрываемым удовольствием пронаблюдавших мой позор.

Я был молод в те дни, когда славный Артур вершил свою историю сверкающим Экскалибуром, возводя на трон, поставленный во главу рыцарского стола, истину, находясь почтительно рядом, но не восседая на оном, потому что занятое седалище правителя свято, а попытки взгромоздиться и подвинуть кого-либо, уже усаженного на бархатные подушки, есть бесчестие и государственный переворот.

Отважный, красивый, сильный и справедливый, Артур стал моим кумиром, и я решил быть как он. Мысль, как известно, – отличный кнут для обленившегося сознания: образы грядущих побед, мудрых решений и всеобщего обожания без труда пленили меня. О как сладостны объятия мягких рук гордыни, как же ласкает слух плеск волн самоуспокоения о причальную стенку необходимости, сколь прекрасен и чист холст будущего, тронутый рукой великого мастера по твоему заказу. Грезы, грезы, грезы захлестывали, накрывали, убаюкивали, но мой Экскалибур продолжал вольготно чувствовать себя в камне и не собирался покидать своего уютного убежища.

Острая фаза нереализованного возбуждения традиционно перешла в отчаяние и, перманентно проконвульсировав, завершилась апатией. Вот тут-то и возник он, дудочник с дудочкой о семи отверстиях. Мутный расплывчатый образ стал появляться во снах, молча возникая перед глазами то в виде облака тумана, колышущегося и неожиданно исчезающего, как только я фокусировал на нем внимание, то принимая невидимый облик кого-то или чего-то, находящегося за спиной, и резкий испуганный взгляд назад улавливал движение тени, осколок неопределенности, снова оказавшейся сзади.

Спустя некоторое время туман перестал прятаться за спиной и висел неподвижно, придавая моим сновидениям более спокойный характер. Еще через несколько ночей я, закрыв глаза, вздрогнул – перед моим умственным взором находилось четкое изображение существа с бледным, почти белым лицом. Безволосый череп, неправдоподобно тонкий нос, едва различимые губы и крупные, выпуклые глаза темно-синего озерного цвета, в трехпалой руке он держал тонкий цилиндр с отверстиями, весьма напоминающий дудочку.

«Дудочник», – подумал я и получил от незнакомца ответ:

– С дудочкой о семи отверстиях.

– Ты чего-то хочешь от меня? – спросил я, припомнив его постоянные за последнее время посещения моих ночных видений.

– Нет, – сказал дудочник, – я только посредник, канал желаний мне недоступен.

– Посредник между чем и чем? – удивился я, не смея оторвать взгляда от синих глазищ.

– Между тобой и твоим желанием, – последовал ответ.

Мне с трудом удавалось собраться с мыслями:

– Я многого хочу.

– Ты изъявил желание, достаточное по силе, чтобы обрести посредника – освободить Экскалибур, – бездонные озера уставились на меня, сквозь меня и, по всей видимости, рассматривали тот самый меч, который я возжелал выдернуть из камня.

Сказать мне было нечего: тонконосый, похоже, знал, о чем говорил, и отказываться от заявленного во Вселенную было бесполезно.

– Да, – пришлось согласиться мне с дудочником, – подтверждаю.

– Тогда вот он, – пучеглазый собеседник сунул мне под нос свою дудку, – можешь взять его.

– Что-то не похоже на меч, – я недоверчиво посмотрел на инструмент ночного музыканта.

– Это он, поверь, – бледноликий посредник с ухмылкой разглядывал в свою очередь меня.

– И что мне делать с этим дырявым мечом? – сон начинал веселить меня, как в детстве включаешься в игру с товарищами, седлая невидимых скакунов и размахивая прутьями ивы, словно их тонкие гнущиеся тела на самом деле выкованы из железа.

Дымчатый синеглаз не разделил моих восторгов:

– Заставить петь его, – совершенно серьезно заявил он.

Я ничего не понимал: мой незваный собеседник, сотканный из тумана и моего воображения (предположительно), называя Экскалибуром трубку с семью отверстиями, предлагал, и, как мне показалось, весьма настойчиво, заставить ее издавать звуки в угоду моему же желанию.

Дудочник, не сводя с моей переносицы своих стрекозьих глаз, все прочитал:

– Экскалибур – это ты сам, вот твои тела, – и он указал средним пальцем на отверстия.

– Дырки – мои тела? – вырвалось у меня.

Собеседник утвердительно качнул лысой башкой:

– Сейчас они все закрыты, нужно заставить их зазвучать, конечно, если ты не передумал стать Артуром.

– Как? – я начинал понемногу сходить с ума.

– В унисон, – последовал ответ.

Цирк какой-то, решил я.

– Ничего общего, – тут же парировал дудочник.

– Ну а куда дуть-то, – волна раздражения тронула мой голос, – чтобы понять, как вообще звучит мой Экскалибур?

– Абсолют уже наполнил тебя своим дыханием изначально. Освободи каналы, и он зазвучит в тебе.

– Бог зазвучит во мне или в мече? – я совершенно запутался: пучеглазый в своих объяснениях все время смешивал понятия «Я», «Меч», «Экскалибур» и «Дудка». Сам же ночной гость решил не останавливаться на тонкостях моих рефлексий и, продолжая сверлить переносицу взглядом, сказал:

– Довольно топтаться на месте. Ты пожелал стать Артуром, то есть посвященным. Для этого нужно освободить из плена Экскалибур, сиречь себя же, свою голограмму, двойника. Это значит добиться чистоты его вибраций с собственным сознанием, зазвучать в унисон. Двойник хранит дыхание абсолюта, семь ключей, открывающих клапаны в твоих руках.

Я невольно взглянул на свои ладони, попробуйте сделать это во сне – сложнейшая задача. Самое правдоподобное, цветное и подвижное сновидение может быть наполнено персонажами, звуками, декорациями, но в нем будет отсутствовать ваше тело (а соответственно и руки). Мне же на сей раз удалось разглядеть столь привычные наяву пятерни. Они были пусты.

– Воспринимать информацию буквально – одна из иллюзий, коей поражено человеческое сознание, – мой собеседник сыпал откровениями, как из рога изобилия. Спорить было не о чем, я взял в руки инструмент, и пальцы сами заняли правильное положение на отверстиях. Повинуясь некому глубинному инстинкту, я, как заправский оркестрант, бросил взгляд на пучеглазого дирижера, ожидая взмаха его палочки в мою сторону.