– Все, что видел во сне, – истинно, брат Иоанн, – произнес он отрешенно, – все собравшиеся здесь знают, что делают. Не тревожься ни о моей судьбе, ни о своей, дай мне помолиться, времени мало.

– Мало для чего, учитель? – почти рыдая, спросил Иоанн.

– Для свершения предначертанного. Я уже слышу голоса фарисеев, не тревожься, брат Иоанн, и не тревожь меня, – Иисус снова погрузился в молитву, плечи его подрагивали, а пальцы судорожно сжимали виски.

Сквозь слезы Иоанну привиделась размытая картина: склонившийся над столом учитель, словно живой сосуд, трепетно дышащий мягкими стенками кубок, втягивал в себя, через спину, в самый позвоночник, еле уловимые глазу тонкие струи человеческих грехов, уродливыми змеями вползающие в тело его, распирающие изнутри кожу, терзающие ткани органов, как пиявки, присасывающиеся к сердцу, грызущие кости и хохочущие в этой адской трапезе.

– Не пускай их, – шепчет Иоанн.

– Тогда они пожрут вас, – отвечает Иисус.

– Не пускай их, – уже кричит обезумевший от видения Иоанн.

– Грааль не терпит пустоты, – не поднимая головы, отвечает Иисус.

– Не пускай их, прошу, – беззвучно шевелит губами апостол.

– Да свершится предначертанное, ибо нет другого, – улыбается Иисус.

На лестнице за дверью явственно слышен шум, возмущенные голоса, крики и приближающиеся шаги.

Аминь.

– Чей голос в тишине ночной

Меня зовет: «Пойдем со мной»?

– То голос мой, любовь моя, —

В ответ из тьмы услышу я.

Освободи стремя, усталый путник, пересекая благодатные земли Логреса, и спустись к прохладным водам спрятавшегося в тени раскидистых ив озера. Быть тебе свидетелем глубокой задумчивости короля, припавшего на одно колено у самой кромки окаймленного камышом зерцала. Не крикнет птица в этот миг, не шевельнет листом дерево, не выпрыгнет из глубины на солнце резвящийся малек, да и ты, путник, затаи дыхание, не покидай своего случайного укрытия, ибо Артур, а у воды именно он, видит в отражении своем лик иного существа, не схожего с человеческим обликом, взирающего из того пространства Вселенной, где во славе своей сияет Арктурус, и имя ему Уртрр.

Знай теперь, притаившийся в ивняке никем не подосланный шпион, тайну короля Артура – он есть двенадцатая ипостась духа, пребывающего в сфере Арктуруса, помещенная в тело ребенка от родителей-простолюдинов, убиенного случайной стрелой охотника, выцеливавшего королевскую лань, но промахнувшегося, и подобранного отшельником Мэрлином уже бездыханным, но возвращенным к жизни земной способом, объяснение которого займет несколько сотен страниц и все равно не станет понятным. А посему опустим громоздкие формулы и витиеватые диаграммы и приступим к наблюдению.

Король зачерпывает озерную воду ладонями и погружает лицо в образовавшуюся чашу. Он замирает в таком виде на значительное время, не страшась надоедливых насекомых, в отличие от подсматривающего. Что ж, оставим его за странным омовением, о сути которого упомянем позже, и вернемся к лошади.

Садись в седло, мой друг, и продолжи свой путь не спеша. Король еще должен закончить у озера и успеть нагнать тебя до наступления темноты; мне же до вашей встречи – закончить свой рассказ о мальчике Артуре, воспитаннике Мэрлина, короле.

Странности ребенка с простреленным сердцем, вернувшего себе дыхание и пульсацию крови из окоченевшего состояния плоти, отшельник начал примечать сразу же. Очнувшийся мальчик произнес несколько слов, даже по звучанию не напоминавших земные языки и наречия, при том что Мэрлин до уединения в землях кельтов бывал и в италийских горах, и в песках мавров, захаживал в моря норвегов и огибал берега, таившие в густых зарослях гигантских слонов.

– Удивительный язык, – пробормотал тогда отшельник, а воскресший из мертвых будто только того и ждал.

– Артур-р-р, – совсем по-кельтски прошептал он и указал пальцем на потолок Мэрлиновской землянки.

– Ну а меня зовут Мэрлин, – улыбаясь сказал отшельник, решив, что мальчик назвал свое имя.

Артур не помнил ни родителей, ни селения, откуда он родом, не мог назвать своего возраста (на вид десять-двенадцать лет), но безошибочно определял стороны света, прекрасно ориентировался в созвездиях, правда, величая их по своему, урчащими, как весенний ручей, гортанными звуками. Главной же странностью мальчика была процедура умывания: он погружал лицо в воду и подолгу, словно предком его был ловец жемчуга, оставался в таком положении, при этом не выпустив ни пузырька воздуха.

– Рыбья душа, – ласково приговаривал в такие моменты Мэрлин, качая головой от удивления.

Откуда было знать старику, что Артур, наклоняясь над водой, видел Уртрра, а погрузившись в нее, мог слышать голос далекого «я», пользуясь единым кодом вселенской воды.

– А так можно? – спросишь меня, мой любезный посвященный, оглядывающийся постоянно, не появилось ли сзади на дороге облачко пыли, не спешит ли сам король Артур засвидетельствовать свое почтение путнику, допущенному до его самых сокровенных секретов.

– Да, мой дорогой друг, именно так. Коды первозданной воды, льющейся из райского фонтана, – основы жизни в любых мирах. Вряд ли это должно удивить тебя, покачивающего сейчас в седле свое тело, состоящее из воды в большей степени, чем многие живые во Вселенной.

Итак, солнце еще в зените, а за спиной не слышно копыт Канрита, а значит, можно продолжить ковыряться в потаенных манускриптах нашего героя. Однажды, зная особенное отношение мальчика к водным средам, Мэрлин рассказал Артуру об удивительном лесном озере, имеющем абсолютно правильную круглую форму. Как и следовало ожидать, ученик отшельника воспылал страстным желанием скорее увидеть этот водоем. Желанный вояж откладывать в долгий ящик не стали и на следующее утро отправились в путь. Продолжительная пешая прогулка всегда располагает к хорошей беседе, а уж если подле учителя толковый ученик, разговорам не будет конца.

Хлеща по веткам длинным прутом, распугивая при этом крупных пауков, застывших в ожидании жертвы, беззаботно пиная все виды грибов, попадающиеся на пути, Артур слушал очередную легенду о волшебном мече, вонзенном в каменную глыбу по рукоять неизвестным рыцарем, и безнадежных попытках освободить его из гранитного плена.

Именно эта история среди прочих поведанных ему отшельником, волочившимся позади так медленно, что распуганные пауки успевали восстановить порванные молодым героем сети, которые Мэрлин примеривал себе на нос, вызывая невероятное возмущение в обществе арахнидов, отозвалась внутри Артура непонятным, но весьма сильным образом. Сердце заколотилось, запело, запрыгало (и это при дыре от стрелы в правом желудочке) и, перевозбудившись, тут же заныло, затосковало, вспомнило.

Мальчик обернулся к запыхавшемуся старику:

– Долго еще, Мэрлин?

– Озеро за теми дубами, – отшельник указал посохом на восток, – через час будем на месте.